Виктор Багров - NEXT 3. Маски сброшены

— Я такие же боки только один раз в жизни видел. С таким же браслетиком. У Володи Кирсанова.

Любое упоминание фамилии отца, пусть даже случайное, мимолетное, немедленно вызывало у доверчивого мальца чуть ли не любовь к другу или знакомому отца. А этот симпатичный господин назвал его просто по имени...

— Вы знали папу, да?

— Еще бы не знать! Начинали когда-то вместе, сотрудничали. Давненько это было. Еще при царе Горохе... Так ты Володькин сынок? Кажется, Ваня.

— Вы не ошиблись. Иван Владимирович Кирсанов, — звенящим от волнения голосом представился он, ожидая ответного представления.

Дюбин предпочел оставаться в тени. Конечно, можно пустить в дело множество фамилий, под которыми он скрывался и скрывается по сей день, но лучше не дразнить судьбу. Она слишком обидчива, может отомстить.

— Здорово, что мы с тобой так встретились...

— Еще как здорово!

— Пойдем тогда почаевничаем по случаю знакомства. Меня здесь знают — сделают настоящий чай, а не желтенькое пойло, похожее на мочу японского поросенка. Это отвратное зелье подсовывают лохам. Мы же с тобой не лохи — солидные люди.

— Конечно, не лохи, — рассмеялся глупец. — Смешно даже подумать...

Встречались отец с сыном редко, откровенно разговаривали еще реже. Каждый жил как бы в своем измерении. Случайная встреча в бывшей рабочей столовке, ныне — бистро, была своеобразным подарком. Во всяком случае, для Лавра.

Как всегда растрепанный и вз"ерошенный пареньзаглянул сюда перед тем, как забраться в салон ожидающей его машины. Не опускаясь на плассмасовый стул, заказал кружку пива, достал из кармана куртки мобильник и записную книжку. Листал ее страницы и досадливо морщился.

— Не то, не то... Выходит, звонить некому. Жопень пришла — открывай ворота. Один остался — ни сподвижников, ни приятелей, на которых можно положиться.

Лавр, сидящий за другим столом, подошел неслышно, вернее сказать, не подошел — проявился из ничего.

— Присели бы молодой человек, — с легкой насмешкой тихо предложил он. — Как известно, в ногах правды не бывает. Посидели бы бесцельно, непродуктивно, как, например, вот уже добрых полдня сижу я. При этом ни на цент не приумножил личное состояние. Только очередную щепотку жизни оставил в этом дерьмовом заведении... Давай присядем, а?

Федечка помедлил, постарался успокоиться, и послушно занял указанное ему место.

— С чего это ты так щедро разбрасываешься своим временем? Не жалко?

— Времени не жалеют, его берегут, — назидательно ответил Лавр, глядя на Федечку поверх очков. — А чем еще прикажешь заниматься отставнику-бездельнику? Звонить сыну как-то образование не позволяет — вдруг оторву его от государственных дел. Боязно. Вот я и захотел издали поглядеть — со щитом ты выйдешь после бизнессборища или тебя на щите вынесут. Гляжу — не под щитом, на своих двоих. Победитель…

— Вынесли не меня, пап...

Нелепую гибель Белугина Федечка переживал по своему: искренне жалел веселого предпенсионера и досадовал по поводу потери важного свидетеля.

— Кого? — будто выстрелил Лавр. Глаза налились расплавленным свинцом, лицо затвердело. — Кого вынесли?

— Белугина. Мин херц Петра Алексеевича. Говорят — несчастный случай. Поскользнулся, мол, бедолага, упал и... уже не поднялся...

— Где?

— На складе. В седьмом холодильнике. Надо же так изнесчаститься, чтобы голову себе проломить, да еще в двух местах сразу.

Лавр снял очки, снова надел. Пальцы рук мелко подрагивали. Кроме указательного, который хищно согнулся, готовый нажать на спусковой крючок оружия.

— Ой-ей-ешеньки... Я же с ним, с Петром перед этим беседовал. Торопился он. Сказал — срочно вызывают в седьмой холодильник. Накаркал...

Короткая пауза, Молчание над гробом невинно убиенного.

— Ну и что ты решил?

— Плохо все, пап. Уводить буду денежки из «Империи». Тухлым запашком потянуло.

— Забодали бедного мальчика?

— Дело не в этом. Сам могу кого угодно забодать. Если неизвестно чьи капризы превращаются в принцип работы, следует немедля рвать когти. В переводе — вытаскивать акции и сбрасывать их к чертям собачьим.

— Чьи капризы?

Федечка понимал, что сейчас сделает отцу больно. Очень больно! Но остановиться уже не мог — словно бес подталкивал его в спину, дергал за язык.

— Не догадываешься? Капризы любимой твоей Оленьки, капризы моего любимого Ванечки. Видите ли, этого он не хочет, того не желает! Именно с «хочу-не хочу» и начинается конец бизнесу.