Евгений Сухов - Тайга мятежников любит

– А чужих не наблюдали сегодня, бабушка?

Старушка могла похвастаться не только острым умом, но и наблюдательностью.

– Чужие, говоришь? – она смотрела на него пристально, аж до нутра. – Это не те, которые на большой машине? – старуха ради убедительности развела руками. – Трое их было – в соку мужчины, покурили еще напротив бабки Мирзохиной, попинали свои колеса, подкачали чего-то, потом покатили мимо волостной управы…

– В управу не заходили? – встрепенулась Катя.

– А кто ж их знает, дорогие мои, – старуха хмыкнула. – Но если и заходили, то все равно нет их уже в деревне, поехали куда-то к Феофанову, я как раз в магазин ходила – так они мимо меня благополучно и проехали…

– О боже, хоть бы они уехали… – взмолилась Катя и осеклась, когда на нее выставились две пары любопытных глаз.

В здании волостной управы работал единственный на деревню вентилятор, поэтому весь чиновный люд сидел в одной комнате и резался в шахматы. Вернее, резались двое – волостной старшина Крутиков и волостной же писарь Сидорчук (о чем вполголоса просветила секретарша-поломойка, скребущая «парадное»), а остальные – то ли старосты, то ли просто посторонние – являлись болельщиками.

– Смотри-ка, коня пожертвовал, – бормотал рыжеватый детина, просверливая пальцем дырку в шевелюре.

– Не пожертвовал, а зевнул, – фыркал курносый дядька в расписной косоворотке.

– Да чего ты понимаешь? – возмущался рыжий. – Не может Сидорчук зевнуть, он знаешь какой специалист!

– И ты специалист, – хохотнул курносый. – Борька, не вникаешь ни хрена – куда лезешь?

– Это кто не вникает ни хрена? – рыжий упер кулачищи в бока, надулся, как пузырь.

– Опять обиделся, – захихикал курносый. – Дородством бы взял, да рылом не вышел, Борька?

– Да сам ты! – рявкнул рыжий. – Нос курнос, а рыло дудкой!

– У меня дудкой?! – подскочил курносый.

Плешивый старшина оторвался от доски:

– А ну затухли, мать вашу!

– Нижайше просим прощения, что отрываем от работы, – раскланялся Максим. – Поговорить бы с самым главным.

– Вот с ним поговори, – ткнул волостной старшина в рыжего Борьку.

Аудитория грохнула.

– Очень остроумно, – улыбнулся Максим. – Дело в том, что мы обучаемся на журфаке государственного университета, пишем дипломную работу по истории родного края – в частности, Малакутский уезд в первые десятилетия двадцатого века – и хотели бы получить подробную справку по интересующим нас аспектам.

– Тогда Сидорчук, – проворчал старшина и сделал жест, словно отгонял муху. – Он у нас мужик в годах, заслуженный, такого повидал, что страшно представить. Кыш, Михалыч, все равно продул.

– А что, мы не против, – очкастый старичок в клетчатой рубахе мазнул елейным взором скромницу Катю и жестом пригласил в отдельный «кабинет».

Рассказчиком волостной писарь был отменным. Даже матерки в его исполнении звучали русской народной песней, ласкающей слух. А после того как Максим произвел из штормовки приобретенную в продмаге пол-литрушку горькой, и вовсе стал своим парнем. Живенько запер дверь, пропустил стаканчик и, блаженно щурясь, поклялся, что согласен вспомнить ВСЕ. Правда, информатором старичок оказался посредственным. Да, имелась когда-то на краю волости деревенька Чахловка. Пятнадцать дворов, полная замкнутость и нищета. Народ там жил ригоричный, хотя и не сказать, что староверы. Всякие жили. Да когда же это было? Не одно поколение, почитай, выросло. Пропустив второй стакан, писарь вспомнил рассказы старожилов. Где уж подхватили деревенские эту гадость, неизвестно – может, кто извне занес, но году в девятнадцатом-двадцатом разразилась в тех местах сибирская язва. Сдохла скотина, люди стали помирать. Медиков там не было, да и не больно-то привечали сельчане традиционную медицину. Померли почти все – в страшных мучениях. Несколько человек успели выйти – пощадила болезнь, их потом по селам волости расселили. Но тут уж писарь не в курсе – он в ту пору еще и в проекте не значился. Лучше старожилов расспросить, имеется парочка в деревне – хотя и за них он поручиться не может. Но точно знает, что когда вспыхнула язва и те счастливчики бежали из деревни, единственную дорогу из Чахловки в Мансурово перекрыли и никого не выпускали. Даже отряд приезжал особый из Тулуна: заслон поставили и ждали, пока люди перемрут. А потом ходили по деревне в масках и противогазах – трупы закапывали и дома сжигали. Что уж там осталось за девяносто лет, только богу известно. Не ходят туда люди. И село Мансурово долго не продержалось. Многие испугались, разъехались. Фактория на Курепке зачахла – перенесли севернее. Молодежь рванула от греха подальше. Старики пожили, да повымерли естественной смертью. Так и стоит без малого девяносто лет заброшенная деревня – и в нее народ не ходит, чураются люди этих мест, так что только Всевышнему известно, что там сейчас. Далеко ли это благодатное место? Да нет, рукой подать – стоит Волчью балку перейти, Сироткин бор да пересохший Горячий ручей…