Геннадий Яковлев - Сотрудник уголовного розыска

Они провели вместе десять ночей. И каких… За них, казалось, можно было отдать всю жизнь.

Ольга с радостью согласилась остаться с Василием. Оказалось, что театр она не любит, что там назло ей давали только эпизодические роли, обижали.

Администрация театра не задержала актрису, и она оказалась так же свободна, как и Василий.

Через несколько дней, споря и целуясь, они наметили маршрут своего свадебного путешествия.

Целый месяц молодожены пробыли в Ленинграде. Еще больше в Москве. Здесь у Ольги оказалась куча знакомых. От них, говорливых, шумных, у Василия кружилась голова.

— Мой золотоискатель! — обычно представляла мужа Ольга. — Не правда ли — лапочка!

Знакомые соглашались. Иные похлопывали его по плечу, произнося покровительственно: «Здоров, здоров» или — «Хорош, хорош, молодец».

Поронину все подобное не нравилось, но он только хмурился. Эти маленькие обиды казались ему мелочами по сравнению с тем большим недовольством собой, которое с каждым днем росло. А отчего оно, почему, он и сам не знал.

Однажды утром — жили они тогда с Ольгой в гостинице, — встав, как обычно, рано, он вышел из номера на балкон. Улицы Москвы были запружены рабочим людом. Успевший вымазаться с утра шофер грузовика, высунувшись из обшарпанной кабины, кричал вслед только что отошедшей от него девушке:

— После работы встретимся! На старом месте…

Слесарь-сантехник с большой сумкой через плечо, из которой выглядывали ключи… Старик в спецовке…

Рабочая улица взволновала Василия. Он неожиданно понял, что беспокоило его. Поронин вернулся в номер. Ольга спала. Краска на ее подведенных ресницах растеклась, и глаза казались сплошным синяком. На столе сохла бурая икра. Мухи ползали по нарезанным кускам сыра. В стаканах с вином плавали раскисшие окурки. Василий нашел чистый стакан и налил водки. Но она показалась кислой, и он, сморщившись, выплеснул ее в раковину.

Поронин почувствовал, что страшно устал от безделья, что ему все опротивело, что он истосковался по лесу, по веселым, крепким на слово товарищам. Для него, привыкшего с детства жить трудом, находить в нем радости и удовольствия, сегодняшнее его состояние было уже невыносимо.

Василий разбудил Ольгу.

— Ты чего? Ты что, лапочка? — сонно спросила она, глядя в его возбужденное лицо.

— Едем, Ольга. Едем сейчас же домой.

Она попыталась хныкать, уговаривать, но Василий был непреклонен. И молодой жене ничего не оставалось делать, как согласиться.

В тот же день супруги Поронины уехали из Москвы. В пути Ольга грустила, а Василий, наоборот, был весел, разговорчив и щедр. На станциях он покупал ящиками пиво, вино, водку, угощал окружающих без разбора, шутил.

В Сочи они оставались всего несколько часов. Василий накупил несколько чемоданов всякой всячины и, загрузив телегу нанятого извозчика доверху, вместе с женой выехал на прииск.

— Поработаем, Оля, потом опять закатим кругосветное путешествие, — говорил он счастливо.

Жена не разделяла оптимизма мужа.

Поронины поселились в небольшой обветшалой избушке с маленькими подслеповатыми окошками и покосившимися скрипучими дверями. Теперь супруги представляли между собой резкий контраст. Истосковавшийся по работе Василий пропадал в лесу с утра до ночи, домой возвращался усталый, но жизнерадостный, шумный. Ольга, наоборот, замкнулась, стала раздражительной, в уголках тонких губ резко обозначились морщинки.

— Не горюй! — успокаивал Поронин. — Не век же, черт побери, мы будем в этой дыре!

Через несколько дней Василию исполнялось тридцать пять лет, и он хотел со всем прииском отметить свой день рождения. А старателей в тех местах обитало не менее сотни.

— Давай, Оленька, будем составлять список покупок, — смеясь, говорил Поронин. — Денег у нас с тобой здесь целых двадцать тысяч! Смотри — куча!

Он, как мальчишка, откидывал крышку чемодана и перебрасывал тугие пачки.

— Всю округу пригласим! Водки купим — вагон! Икры! Тебе самый лучший наряд! Королевский!

Жену не трогали слова мужа. Она хмуро поджимала губы и молчала…

Накануне дня рождения Поронин, как обычно, пришел поздно. В избе было темно и тихо. «Спряталась», — подумал он и улыбаясь зажег керосиновую лампу. Ему сразу бросился в глаза лист бумаги, лежащий на столе.

«Не ищи меня. Я взяла часть денег на расходы. Ушла навсегда».

Подписи под запиской не было…

Поронин, печально закончив рассказ, встал со стула, подошел к одной из книжных полок и, достав записку, протянул ее Ивану Ефимовичу Деревянкину.