Валерия Леман - Сны мертвой девушки из Версуа

– Вздор! – не выдержав, закричал Бенини, взмахнув кулаками. – Я же рассказывал вам, как все было!

– Мсье Бенини, я не задавал вам вопроса, – оборвал его комиссар, продолжая пристально смотреть на Монтесье. – Если вы станете вмешиваться в нашу беседу, я буду вынужден вызвать и вас, и мсье Монтесье для дачи показаний в участок.

Роже Монтесье первым почувствовал опасность и постарался все решить миром.

– Мой друг весьма импульсивен, – почти извиняющимся тоном проговорил он. – Надеюсь, мы завершим допрос здесь, без каких-либо эксцессов. При всем уважении к полиции и лично к вам, комиссар, должен заметить, что эта зала несколько просторнее вашего кабинета, не так ли?

Клянусь, он пытался шутить, даже игриво подмигнул Танде.

Комиссар вежливо улыбнулся в ответ.

– Так что вы можете сказать по поводу заявления вашего сына?

Монтесье снова принялся поглаживать кольцо – видимо, так он снимал напряжение. Стало быть, парень нервничал.

– Вряд ли его слова можно назвать заявлением. Мальчик пьет практически постоянно вот уже в течение месяца, со дня трагической гибели Шарлотты Дижон. Вы, должно быть, в курсе этой истории: он ее любил, она… Трудно сказать.

Он терпеливо дождался ответного кивка комиссара и продолжил без особого энтузиазма:

– Так вот, Шарль был пьян и вряд ли мог действительно что-то видеть в тот вечер, тем более, уже стемнело. То, что он наговорил сегодня мсье, – тут Монтесье холодно кивнул в мою сторону, – всего лишь плод юношеского воображения, его нелюбви к моему другу Пьеру и злоупотребления виски.

Бенини шумно вздохнул. Монтесье, совершенно удовлетворенный собственной речью, улыбаясь, переводил взгляд с Танде на меня и обратно. Глядя на его холеное лицо, прямо-таки источавшее самодовольство, я пришел к печальному выводу: Роже Монтесье, удачливый коммерсант, состоятельный буржуа, не любит своего сына и вряд ли вообще имеет представление, что можно любить кого бы то ни было, кроме себя самого, красавчика. Разве мог любящий отец так деловито и холодно заявить, что слова сына – всего лишь «плод воображения и злоупотребления виски». «Злоупотребления виски»! С самого начала этой беседы он, по сути, несколько раз без тени горечи провозгласил, что Шарль – алкоголик, и на лице его при этом не отразилось ни страдания, ни боли, лишь выражение брезгливости. Не мудрено, что его женушка столь рано покинула сей мир, а сын все видит в черном цвете. В этот момент я всем сердцем посочувствовал Шарлю, упрятанному в клинику для юных пьяниц.

– Значит, вам больше нечего сказать по поводу исчезновения девушки? – прервал паузу Танде. – Во время вечеринки не произошло ничего примечательного, не было сказано ничего интересного в свете происшедшего?

Настроение Монтесье к концу беседы заметно улучшилось. Он лучезарно улыбнулся и развел руками:

– Абсолютно ничего! Вечеринка, каких сотни: гости вели банальные разговоры, пили, ели. Насколько я помню, в тот вечер было не так жарко, и моя кухарка приготовила великолепное фондю.

Фондю! Это уж было слишком. Я мгновенно почувствовал себя голодным, раздраженным неудачником. Пробыв два дня в Швейцарии, я ни на йоту не приблизился к разгадке пропажи девушки, лишил Соню надежды на женевскую выставку и даже не понюхал пресловутого фондю.

Мы с комиссаром переглянулись, почти одновременно поднялись и распрощались с этой парочкой отпетых мерзавцев. В отличие от Шарля, который сегодня утром проводил меня до ворот, Монтесье ограничился тем, что прошел вслед за нами до дверей. Полицейский, кропавший протокол, без лишних слов козырнул и испарился, а мы с комиссаром вышли на крыльцо. Танде потянул носом воздух.

– Великолепный аромат, – он одобрительно оглядел клумбу нежно-палевых роз, – великолепные розы.

Мы двинулись по дорожке на выход.

– Великолепный сад, – продолжил Танде тем же мечтательным тоном, – великолепный дом…

– Великолепные мерзавцы, – завершил я тираду.

Комиссар довольно хмыкнул.

Мы вышли за ворота и очутились у дома, где обитал старик, которого все запросто называли «старик Жосье».

– Кстати, не хотите ли допросить и старика Жосье? – предложил я.

Танде с удивлением округлил брови:

– Старика Жосье? Но зачем? Вряд ли он имеет отношение к этой истории, с него хватило и смерти Шарлотты. Вы же в курсе, что она была его дочерью?

Удивительно, насколько в таких маленьких городишках все в курсе самых пикантных тайн и секретов друг друга. Я раздраженно взмахнул руками – почти как злополучный Бенини.