Лора Роулэнд - Засекреченные приключения Шарлотты Бронте

Она скатывается с кровати, увлекая дочерей с собой. Пятеро мужчин врываются в дверь. Один держит факел, и свет пламени играет на стенах покоя. Это не иноземцы, но китайские разбойники в лохмотьях и соломенных шляпах. У каждого в руке длинный нож. Ее дочки испуганно кричат, а она спрашивает мужчин, кто они и чего хотят. Они требуют, чтобы она сказала им, где ее муж. Когда она отвечает, что не знает, они принимаются громить покой: швыряют вазы на пол, переворачивают столы, ломают стулья и срывают со стен вышитые ткани. Перепуганные девочки цепляются за мать. Вновь мужчины требуют, чтобы она сказала, где ее муж. Даже знай она это, Прекрасная Нефрит не смогла бы его предать.

Теперь два злодея хватают девочек. В ужасе Прекрасная Нефрит крепче держит малюток, но мужчины вырывают их у нее. Девочки рыдают, пока она молит мужчин не причинять зла ее детям. Один из злодеев ударяет ее ножом — она вскрикивает. Лезвие разрезает ее одеяние. Ослабев от ужаса, открыв рот, она прижимает ладони к струйке крови, бьющей из ее груди. Еще удар ножа. Прекрасная Нефрит вскидывает руки и ощущает, как нож рассекает ее тело. В отчаянии она пытается отпрянуть от своего мучителя. За его спиной она видит, как ее девочки стараются вырваться из рук злодеев. Они пронзительно кричат, и их крик разрывает ей сердце. Она падает на колени, истекая кровью из бесчисленных ран, стеная от боли и ужаса, тщетно зовя на помощь.

Были ли последними звуками, которые она слышала, гром пушек атакующих кораблей и вопли ее дочерей?

Мне никогда не узнать последние мысли этих трех невинных жертв, но я твердо знаю, что горла у них, когда их нашли, были перерезаны, а их тела изуродованы. Почему они были зарезаны и к каким последствиям привело их убийство, эти факты прояснятся вкупе с моей ролью в истории, которая начинается семь лет спустя.

Шарлотта Бронте, июль 1849

С ловкостью рассказчицы я перекидываю календарь: дата теперь пятница, 7 июля 1848. Я вращаю глобус и смотрю на мою родную деревню Хоуорт на севере Англии. Читатель, я предлагаю тебе картину Хоуорта утром того судьбоносного дня, когда начались мои приключения. Солнце, выглядывающее из громоздящихся курчавых облаков в бескрайнем лазурном йоркширском небе, озаряет старинные каменные дома по сторонам мощеной Главной улицы. Лавочники отскребают свои пороги, фермер гонит стадо овец, и деревенские женщины идут с корзинами мимо запряженной одной лошадью повозки, доверху груженной состриженной шерстью. В верхнем конце Чёрч-роуд в одиночестве самого высокого места в деревне стоит дом священника, двухэтажный, построенный из серого кирпича, крытый каменными плитками и обрамленный кладбищами. За домом простираются пустоши — пологие холмы, одетые серовато-зеленым вереском, сливающиеся с далеким горизонтом.

Внутри я подметала пол в прихожей, как вдруг услышала стук в дверь. В недоумении я поставила метлу и открыла. Мой младший брат Брэнуэлл качнулся в мою сторону и рухнул поперек порога к моим ногам.

— Брэнуэлл! — встревожено сказала я, щурясь на него сквозь очки.

Он поднялся на колени и беспечно улыбнулся мне снизу вверх.

— А, моя милая сестра Шарлотта, — сказал он заплетающимся языком. — Как удачно, что ты оказалась тут как раз вовремя, чтобы приветствовать мое возвращение.

Я смотрела на его помутнелые глаза и свинцовую бледность лица, на измятую одежду и взлохмаченные каштановые волосы. От него исходил смрадный запах виски.

— Ты опять пил.

Я испытывала гнев, отвращение и беспомощность, которые вид пьяного Брэнуэлла всегда вызывали во мне.

— Чуть-чуть хлебнул в гостинице «Черный бык», — возразил Брэнуэлл, кое-как поднимаясь на ноги. — Жизнь здесь становится непереносимо нудной, так неужели ты попрекнешь меня за то, что я развлекусь разок-другой?

— Да только это не разок-другой. — Я захлопнула дверь с большей силой, чем следовало бы. — И дело не только в виски. Ты принял лауданум, ведь так?

Брэнуэлл, увы, опустился до того, что постоянно употреблял эту тинктуру опиума, растворенного в спиртном.

— Прости, Шарлотта, — сказал Брэнуэлл, — но я так нуждался в утешении. — Припадок кашля сотряс его исхудалое тело. — Неужели ты не видишь, как мне плохо? Пожалуйста, прости меня.

Я смотрела на брата, и невольное сострадание угасило мой гнев. Ему едва исполнился тридцать один год, но выглядел он на десять лет старше, таким испитым стало его когда-то красивое лицо. И все-таки я различала в нем образ крепкого ясноглазого мальчугана, который в детстве был самым любимым моим товарищем.