Алексей Макеев - Лучше бы я был холостяком

– Ты убил очень опасную ядовитую змею. Однажды она меня больно ужалила. За это я даю тебе шанс на несколько дней продлить твою никчемную жизнь.

– Ты любил мою жену? – спешно накидывая на плечи пиджак, поинтересовался я.

– При чем здесь твоя жена? – огрызнулся Лопатов. – Я говорю о Дашке Холстовой! Я знаю, что это твоя работа. И знаю не только я…

Окинув меня с ног до головы проницательным взглядом, он резко скомандовал:

– Немедленно снимай часы, цепочку и золотой крестик! Они тебе больше не понадобятся…

Не задумываясь и ни о чем его не переспросив, я покорно передал ему все свои драгоценные вещи.

– Карточки! – потребовал Лопатов.

– Какие? – не понял я.

– Да уж, разумеется, не хлебные.

– Банковские?

– Естественно. Не успеешь снять с банкомата ни копейки, как тебя вычислят, захомутают и скрутят ласты.

Я достал портмоне, но не успел его раскрыть. Лопатов резко выдернул его из моих рук и, нещадно выпотрошив, вернул обратно.

– Кожаное портмоне можешь оставить на память о былой роскошной жизни, – великодушно и в то же время очень злорадно произнес он. – Я оставил тебе кое-какие деньги. На первое время хватит.

– А дальше? – потеряв от растерянности всякую способность соображать, спросил я.

– У тебя нет будущего, – вполне серьезно заявил Лопатов. – Тебя убьют, как только поймают! Можешь не сомневаться, твоя смерть будет долгой и мучительной…

Прежде чем выйти из номера, он еще потребовал вернуть ключи от моего «Хаммера». Я вновь беспрекословно повиновался и безропотно подал ему всю связку вместе с ключами от Ларкиной квартиры. Понимая, что счет времени уже идет на секунды, я решил не испытывать судьбу и мгновенно покинул гостиницу. Я не сомневался в том, что, узнав о трагической гибели единственной дочери, Грохотов вывернет меня наизнанку и обязательно докопается до истины. Отомстить за убийство Ларочки будет делом его чести. Я поспешно зашел за угол гостиницы, остановил первого попавшего частника. Памятуя прошлую оплошность, я вышел через пару кварталов и тут же остановил другой автомобиль. Я бежал по городу как трусливый заяц, постоянно петляя и запутывая свои следы. Я бежал, не зная куда и не зная зачем. Впрочем, зачем я бежал, мне было доподлинно известно. Я пытался спасти собственную жизнь. Мне зачастую казалось, что я бегу от самого себя. Теперь я не только не мог снять номер в какой-нибудь самой захудалой гостинице, в которой кишат клопы и тараканы, но даже, из-за отсутствия банковских карточек, не мог воспользоваться банкоматом. Где бы я ни скрывался, мне повсюду мерещились люди моего тестя. Те деньги, которые были у меня в наличии, моментально закончились. Они растаяли, как пушистая снежинка на теплой ладони. Они закончились гораздо быстрее, чем я предполагал. Рискуя быть задержанным правоохранительными органами или, еще хуже, быть пойманным шестерками моего тестя, я все же попробовал воспользоваться паспортом, но снять деньги так и не смог ввиду того, что все мои счета были заблокированы. Окончательно обезумев от безысходности, я разорвал и выкинул паспорт в сточную канаву. За свой сотовый телефон, стоимостью более двух тысяч долларов, мне удалось выручить три тысячи рублей, благодаря чему еще некоторое время я не страдал от нестерпимого чувства голода. Я отлично понимал, что меня обложили со всех сторон. Я нигде не задерживался дольше одних суток и поэтому не мог устроиться на постоянную работу. Я довольствовался случайным заработком. Впрочем, опрометчиво выбросив паспорт, я бы и не смог найти ни одной более приличной должности. Подработка уборщиком мусорных баков стала моей основной профессией. Иногда мне везло и удавалось поработать грузчиком. Разумеется, даже в этом случае мне выдавали немного денег, но зато появлялась возможность что-нибудь украсть себе на обед или на ужин. Жизнь, как активная форма существования материи, сыграла надо мной злую шутку. Буквально за несколько недель я окончательно превратился в изгоя общества, стал бездомным бродягой и опустился до такой степени, что сам себе стал противен. Я больше не испытывал иллюзий по поводу больших денег, а мечтал лишь о том, чтобы кто-нибудь выбросил в помойку заплесневелую корочку черного хлеба. Постоянное чувство голода сводило меня с ума, а постоянное чувство страха перед разоблачением вообще лишило меня всякого смысла жизни. Незаметно превратившись в небритого, нечесаного бомжа, от которого разило далеко не парфюмерным запахом лаванды, я уже не вызывал у людей ничего, кроме презрительного отвращения. Дважды нарушив шестую заповедь Иисуса Христа, совершив убийство двух женщин, я не имел права на прощение. Я догадывался, что за подобные деяния рано или поздно наступит справедливое возмездие, но даже не предполагал, что мне придется заплатить слишком высокую цену. Теперь никакое раскаяние не могло спасти мою грешную душу. Я был обречен на страдания и вечные муки. Поняв безысходность своего положения, с каждым днем все чаще и чаще я стал задумываться о собственной смерти и однажды принял окончательное решение во что бы то ни стало вернуться в Мурманск.