Лора Роулэнд - Невероятные приключения Шарлотты Бронте

По мере того как экипаж увозил меня все дальше от живописных улиц Гайд-парк Гарденз, меня начинали одолевать дурные предчувствия. Сент-Джордж-филдз, где расположен Бедлам, был знаменит трущобами, из худших в Лондоне. Разрушающиеся доходные дома стояли вдоль грязных узких улиц, квартиры в них снимали самые бедные и униженные представители человечества. От мусорных баков и выгребных ям исходила тошнотворная вонь. Но, разумеется, власти не могли предоставить психиатрической больнице место в более престижном районе.

Бедлам представлял собой внушительное сооружение в три этажа, увенчанное гигантским куполом, с классическим портиком и колоннами, окруженное каменной стеной. Величественное, словно храм, оно доминировало над широким бульваром. Доктор Форбз ждал у ворот. Мы обменялись любезностями, и он повел меня внутрь. Лужайка, окаймленная цветущими кустами и затененная высокими деревьями, выглядела неуместной среди убогих трущоб, как и люди, вместе с нами поднимавшиеся по широкой лестнице взволнованной гомонящей компанией. Многие из них были модно одетыми дамами и господами, каких можно встретить на Пэлл-Мэлл. [2] Улица в центральной части Лондона, на которой расположено несколько известных фешенебельных клубов (по названию старинной игры в шары).

— Кто эти люди? — спросила я.

— Посетители, — ответил доктор Форбз. — Некоторые пришли проведать родственников, являющихся нашими пациентами, а большинство — совершить экскурсию по больнице.

Поглазеть на больных, как на зверей в зоопарке, подумала я и почувствовала себя пристыженной из-за собственного любопытства, пока доктор Форбз не указал мне на будку при входе, где служитель собирал входную плату, и не сказал:

— Деньги, которые вносят посетители, помогают оплачивать уход за пациентами.

Шаги и болтовня визитеров раздавались гулким эхом в просторном, с высоким потолком холле, залитом солнечным светом, проникавшим сквозь многочисленные окна. Пока Бедлам выглядел вполне респектабельным учреждением, а не угрюмой темницей, какой я его себе представляла. Даже запах стоял в нем ничуть не худший, чем в других лондонских зданиях, канализационные системы которых отравляли воздух повсюду. Доктор Форбз провел меня через часовню и цокольный этаж, где располагались кухни, кладовые и прачечная. Там работали люди, которых я попервоначалу приняла за слуг.

— Пациенты, чье состояние это позволяет, работают здесь и тем окупают свое содержание, — объяснил доктор Форбз.

Я другими глазами взглянула на мужчин, острыми ножами резавших овощи, на женщин, гладивших простыни горячими утюгами, и порадовалась, что делают они это под присмотром санитаров, ибо не забыла замечание Джорджа Смита насчет опасных безумцев. Мы осмотрели огород, где пациенты поливали аккуратные грядки, и прогулочные площадки, где они совершали моцион. Доктор Форбз сопровождал показ рассуждениями о лечебных свойствах свежего воздуха и физических упражнений. Группа посетителей придавала месту отчасти воскресно-прогулочный вид. Я почти могла представить себя совершающей экскурсию по некоему большому загородному поместью, если бы не вой и пронзительные крики, периодически доносившиеся из здания больницы.

— Теперь пройдем в отделения? — спросил доктор Форбз.

Я с радостью согласилась. Мы поднялись по широкой лестнице. В женском отделении были застланные коврами, залитые солнечным светом коридоры, обставленные удобными креслами, повсюду — мраморные бюсты, корзины с цветами, на стенах — картины маслом. Медсестры — почтенные матроны в белоснежных капорах и передниках — присматривали за пациентками, среди которых были и молодые, и пожилые женщины, скромно одетые, но безупречно опрятные. Некоторые бесцельно слонялись. Одна, проходя мимо нас, что-то пробормотала себе под нос; другая увязалась за нами, дергая меня за рукав. Несколько больных приглашали посетителей подойти к столу, на котором были разложены вязаные перчатки, кружевные воротники, игольницы, маленькие коробочки и прочие поделки.

— Им разрешено продавать свое рукоделие, — сказал доктор Форбз.

Я купила кружевной воротник для своей подруги Эллен и шерстяной шарф для Джона Слейда. Понимаю, что странно покупать нечто для человека, которого можешь никогда не увидеть, но я упорно продолжала собирать коллекцию мелочей на случай, если он вернется.

Похоже, пока эти подарки были единственным, что я могла унести с собой из Бедлама, — никаких драматических сцен, могущих вдохновить меня на новый роман, не встречалось. Миссис Смит сказала, будто у меня есть вкус к вещам, выводящим из душевного равновесия, и я думаю, она права. Увы, здесь не было ничего, что могло бы потрафить этому вкусу.