Виктор Пронин - Ночь без любви

— Все.

— Что все?! Что?!

— Все, — чуть слышно повторила Света. — Все… Это ведь ты сделал, я знаю.

Анфертьев молчал, глядя на Свету широко раскрытыми глазами, в которых метались огни перекальной лампы. Он ощущал неудобство своей позы, затекшие ноги, слишком уж круто повернутую голову к Свете, но не мог пошевелиться, сесть удобнее.

— Я видела, — сказала Света буднично. — Ты остался в лаборатории, когда все вышли и заперли бухгалтерию. Я хотела тогда с тобой поговорить, потому и заметила. Я стучалась к тебе, но ты не отозвался.

— Что же из этого… Я часто остаюсь в лаборатории…

— Я видела, как ты выпрыгивал из окна, — она кивнула в сторону архива. — Как раз в тот обед. А потом ты с Борисом пришел в буфет… Там с ним все и случилось… Краска и прочее. Я все знаю, Вадим. Я знала с самого начала. Это ты все подстроил. Я хотела тебя просить вернуть деньги, но теперь, когда Бориса нет… Даже не знаю.

Анфертьев молчал, ощущая ломоту в шее, в спине и не решаясь повернуться. Трудно сказать, сколько это продолжалось. Спутники описали полный круг у Земли, комета Галлея удалилась на миллион километров, доблестные металлурги выплавили немыслимое количество чугуна и стали, родились миллионы детей, а миллионы стариков зарыли в землю, сталкивались машины, падали самолеты, извергались вулканы, в кого-то втыкали нож, гремели свадебные марши, люди предавались любви и ненависти, американцы высаживались в Гренаде, японцы — в Америке, французы — в Африке, иранцы — в Ираке, принц Саудовский бороздил космический океан, пенсионер Енсен к исходу вторых суток заканчивал свой семитысячный анекдот, а эти двое молчали в полутемной комнате, пропитанной запахами пыльных бумаг, женского пота и заводской гари.

Потом Анфертьев поднялся, с беспомощной улыбкой подошел к архиву, подналег на дверь, открыл ее и через минуту вышел. Не говоря ни слова, положил папку на стол, вынул из сумочки Ключ от Сейфа. Света безучастно смотрела, как Анфертьев открывает Сейф и ссыпает туда тугие денежные пачки. Папку и мешок он скомкал и сунул в мусорное ведро. Уборщица заберет их, даже не догадываясь, какие важные улики уничтожает.

— К тому времени, когда у людей появляются миллионы, они теряют желание их тратить, — криво усмехнулся Анфертьев.

— Там все? — спросила Света чужим голосом.

— Я к ним не прикасался.

— Приходи завтра за премией.

— Ты хочешь сказать…

— Приходите за премией, Вадим Кузьмич. Я шла сегодня мимо детского сада, видела Таньку… Ей нужны ботинки на осень. Она у вас до сих пор в босоножках бегает.

Они вместе вышли из заводоуправления, задержались, взглянули в глаза друг другу.

— Пока, — сказала Света.

Анфертьев боялся, что им придется разойтись в разные стороны, и в то же время хотел этого. Но когда Света одним словом дала понять, что дороги у них разные, его охватило такое горе, что забылись все страхи, все нервотрепка сегодняшнего дня. Простое «пока» оказалось куда безжалостнее всех подозрений Следователя.

Света привычно направилась к щели в заборе. Анфертьев хотел было пойти за ней, но не решился. Отныне он вынужден будет пользоваться проходной, он уже не имел права отличаться.

— Пойдем вместе? — Анфертьев сделал попытку повернуть колесо судьбы, вмешаться во вращение земного шара, подправить круговорот мировых событий. И конечно, за эту безрассудную попытку был тут же наказан — его отшвырнуло в прошлое, забросило в будущее, в безвременье, где уже нет никаких чувств, никаких привязанностей, нет ни любви, ни ненависти, есть только потребление пищи и отправление естественных надобностей.

— Послушай, — Света остановилась, повернулась к нему. — Борис некоторое время назад предложил мне жить вместе. Тебе понятно, о чем я говорю?

— Квардаков?!

— Да, Борис, — подтвердила Света. — Теперь… не состоится. Здесь есть доля и твоей вины, правильно? Но ты не беспокойся, премию получишь. Там тебе около пятнадцати рублей причитается. Я, конечно, зря молчала, но… Понимаешь, все никак не могла решиться поговорить с тобой… А теперь уже ничего не изменить. — Света помолчала, глядя куда-то сквозь Анфертьева, потом тронула его за рукав, улыбнулась: — Не вздумай снова забраться…

Так, подумал Анфертьев. Еще раз по морде. Привыкай, дорогой. Отныне это будет самое обычное обращение с тобой.

Подняв воротник плаща, сунув руки в карманы, он мерно зашагал к проходной.

Наталью Михайловну Анфертьеву, в девичестве Воскресухину, ее муж Вадим Кузьмич Анфертьев застал в хорошем расположении духа. Она была возбуждена, щечки ее горели, пылали, светились, по дому Наталья Михайловна ходила походкой одухотворенной, на Вадима Кузьмича взглядывала усмешливо, свысока.