Кейт Эллисон - Секрет бабочки

Каждую субботу я позволяю себе подойти только к девяти ларькам, поэтому на рынке для меня все новое. К тому времени, как я успеваю пройти все сотни ларьков, а на это уходят долгие недели, большинство продавцов меняется, так что можно идти на следующий круг. Благодаря этому каждая суббота всегда и во веки веков позволяет мне просыпаться с надеждой.

Я подхожу, и звуки блошиного рынка прекрасны, их нарастающая какофония. Я тук тук тук, ку-ку — само собой, — перед тем, как войти на территорию рынка. Три раза, три ку-ку — самое то. Хорошо. Очень хорошо.

Люди мельтешат — тысячи, держатся за руки, прикасаются к вещам, живут своей жизнью, и я вливаюсь в толпу. Нормально.

Я прохожу мимо прилавка, на котором выложены антикварные оправы для очков и карманные часы двадцатых годов: оправы со сверкающими камушками в углах, черепахового цвета, блестящие. И когда я уже приближаюсь к прилавку, чтобы потрогать эти сверкающие прекрасные старинные вещи — мои пальцы сочатся слюной, так они возбуждены, — из соседнего ларька мне навстречу выскакивает Кери Рэм.

Моя рука тут же взлетает к кудряшкам. Хотела бы знать, как по-дурацки выглядят они сейчас. По ощущениям, если исходить из шкалы от одного до десяти, я бы сказала, на восемь баллов. Восемь я ненавижу.

— Эй, девонька! — говорит она. Словно рада встрече со мной, и это для меня странно, потому что я вижу ее каждый день на алгебре, и она никогда, никогда не подавала виду, что знает меня. Внезапно у меня перехватывает горло. Я не знаю, что ответить. Могла бы сказать «хай», когда по-хорошему надо говорить «хей». И в понедельник она поведала бы своим подругам, что я совсем тупая и до сих пор при встрече говорю «хай».

Когда же я заставляю себя заговорить, с губ срывается короткое «хей», почти что рычание.

Уголки ее рта опускаются, она щурится, словно пытается понять, что же я ей сказала. После переезда в Кливленд в конце восьмого класса, когда мне было тринадцать, мы с Кери занимались вместе как минимум по двенадцати дисциплинам, но ни разу раньше не разговаривали. Она не всегда входила в группу популярных девушек, но теперь входит, и я не помню, когда видела ее одну, без сопровождения из трех, а то и больше учеников. Она входит и в школьное самоуправление, и в комитет «Ученики против вождения в пьяном виде», и участвует в инсценированных судебных процессах, и играет в хоккей на траве, и, наверное, является членом еще двадцати организаций, о существовании которых я узнаю, когда выходит школьный ежегодник и я пролистываю глянцевые страницы.

С девятого класса ходили слухи, что она лесбиянка — я думаю, благодаря ширине ее плеч и низкому голосу, — но в прошлом году пошел другой слух, будто она потеряла девственность с каким-то двадцатитрехлетним музыкантом, которого встретила у бассейна отеля в Чикаго, поехав туда с родителями. Конечно же, второй слух проглотил первый. Я практически уверена, что ученики моей школы ничего не знают обо мне, да и не хотят. Я сомневаюсь, что большинству известно мое имя. Я для них призрак, не заслуживающий даже слухов. Если они знают об Орене — а я не понимаю, как они могут не знать об Орене, — то понятия не имеют, что он был моим братом. Я сомневаюсь, что в прошлом году они заметили мое месячное отсутствие на занятиях.

— Странное это место, правда? — говорит Кери и улыбается мне, демонстрируя идеальные, ослепляюще белые зубы. — Камилла уговорила меня прийти сюда с ней. Она пытается найти подарок для бабушки или что-то такое. — Она даже не дает мне времени на ответ, сдвигает большую кожаную сумку на сгиб левого локтя и продолжает: — Знаешь, в пятницу на уроке Келлера я полностью выпала в осадок, что, как тебе хорошо известно, не так и трудно. Обычно я держусь на плаву, но, если серьезно, неужели мистер Келлер думает, что мы можем сосредоточиться на производных перед выходными? — Она качает головой, бросая на меня многозначительный взгляд, словно я должна понимать, как сложно по пятницам обращать внимание на слова учителя, с учетом вечеринок, выпивки и секса у бассейна отеля, которые я планировала на этот уик-энд.

— Да, — отвечаю я. — Точно. — Энергично киваю. Слишком энергично. Заставляю себя умерить пыл, сдвигаю кудряшки влево, смотрю на поцарапанные мыски своих кед. Хорошее субботнее настроение испаряется. Кери-блинская-Рэм уничтожила его своими сверкающими волосами, и бесшрамным лбом, и прямым носом, и веселеньким с рисунком «пейсли» платьем.

— Я знаю. Хочу сказать, это в действительности легко, но скучно до чертиков. — Кери вставляет это «в действительности легко» — я в этом уверена, — чтобы напомнить мне, какая она умная и производящая впечатление и каким сильным лидером станет, если я отдам ей свой голос на майских выборах президента выпускного класса («Осталось только два месяца. Пора уже подумать о новом лидере!»). Я смотрю на нее. Она забрасывает волосы за правое плечо, прикусывает губу. — В общем, ты успела записать домашнее задание и все такое? Хоть я и ненавижу математику, должна иметь по ней пятерку, а не то предки меня убьют, ты знаешь? — И выжидающе смотрит на меня.