Игорь Рябов - Пуля уже в пути (СИ)

Рядом возник Новиков, прерывисто дыша.

— Хиляк отправился купаться, — торжествующе доложил он. — Жарко сегодня. Солнце так и припекает.

— Я видел, Колек. Присоедини к нему и этот экземпляр. — Я вытащил у мертвеца нож из брюха и вытер лезвие об его же штанину. — Вдвоем им будет веселее плескаться. А я за Оксанкой схожу… И найди у них чего-нибудь пожрать. Наверняка что-то отыщется. Не в ресторан же они ходили три раза в день.

Ксюшка сидела там же, где мы ее и оставили. В руках она сжимала пистолет, и я не рискнул приближаться неопознанным. Ещё издали гаркнул во всю глотку:

— Ксюха, это я! Все в порядке. Опусти пушку, а то мне ещё хочется на твоей свадьбе погулять и, напившись, подраться с женихом.

Она радостно вскочила с рюкзаков и бросилась мне навстречу. Повиснув у меня на шее, скороговоркой выдохнула:

— Наконец-то вернулся. А то страшно одной. Кто там так кричал? У меня аж кровь в жилах застыла от ужаса. Я подумала, с вами что-то случилось, и перепугалась до смерти…

— Да, Колька, все балуется. Так на бедного медведя нагнал страху своей улыбкой, что тот и заорал не своим голосом да на противоположный берег помчался.

— А что, здесь и медведи водятся? — доверчиво поинтересовалась девчонка. Она слегка прикусила нижнюю губку, да так и оставила, словно размышляла, отгрызть её прямо сейчас или же оставить на всякий случай до позднего вечера, когда окончательно проголодается.

Я поскреб пятерней подбородок, уже покрывшийся колючей порослью.

— А хрен их знает! Наверное, водятся. А может быть, это снежный человек заблудился, спускаясь с гор за солью…

— Обманываешь, да?! — сурово прищурилась Ксюшка. — Измываешься над маленькой девчонкой?! Вот всегда ты такой, Филин. Наслаждаешься собственной крутизной и неотразимостью.

И отпустила губку на волю, решив отгрызть её в следующий раз.

— Это судьба, — невозмутимо вздохнул я и взялся за первый рюкзак.

— Давай я второй возьму, — предложила Ксюшка. — Тяжело одному тащить.

— Ага. А мне придется взять тебя. Нет уж, спасибочки, держись лучше на правом фланге, чтобы я мог тебя постоянно лицезреть.

— Это ещё зачем? — удивилась Оксанка.

— Просто соскучился.

Нести два рюкзака сразу было тяжеловато. И когда мы наконец-то добрались до избушки на курьих ножках, с меня в три ручья лил пот, а дыхание стало похоже на кваканье старой простуженной лягушки. С облегчением скинув с себя котомки, я повалился прямо на них. Вытащив сигарету, с небывалым наслаждением закурил и выпустил дым стаей ровных мелких колечек.

Оксанка присела рядом, по-турецки подогнув под себя ноги. И, чуть склонив набок голову, принялась внимательно меня разглядывать, словно впервые видела такого страшилу. Мне сразу же стало грустно под её пристальным взглядом.

— Да! Старый я, старый! — с непонятным самому себе ожесточением произнес я и глубоко затянулся едким дымом, едва не закашлявшись.

— Нет, — небрежно отмахнулась Ксюха. — Я совсем о другом думаю.

— И о чем же, если не секрет?

— В том-то и дело, что секрет. — Она томно потянулась и, завалившись на спину, мечтательно произнесла. — Какое у них небо голубое…

— Мы не сторонники разбоя, — неимоверно фальшивя, попробовал я спеть песенку из "Буратино", но меня перебил радостный вопль Новикова, донесшийся из хибары.

— Ура! Нашел!

Затем появился и он сам, прижимая к груди шесть небольших металлических банок. Свалив их к нашим ногам, он победоносно оскалился как вернувшийся с удачной охоты на мамонта первобытный дикарь. Только дубины заткнутой за пояс меховых трусов не хватало для правдоподобия.

Я взял одну из банок и, повертев ее в руках, прочитал вслух написанное на бумажной этикетке по-английски:

— Говядина тушеная. Произведено в США.

Задумчиво почесав банкой затылок, я добавил:

— Вот уж не думал, что у них тоже тушенку делают. В моем представлении на Западе питаются исключительно чизбургерами и пиццей. И изредка разговляются индейкой на Рождество.

— Еще как делают! — и Новиков опять испарился в направлении избушки, быстро передвигая шагалками. — А потом нам засылают на пробу. Если русские не отравятся, тогда своих собак можно смело кормить.

Глаза у Оксанки запылали голодным блеском, и я немедленно вонзил нож в податливую жестянку.

— Один момент, сударыня. — Нож легко пробил тонкий металл, и я принялся срезать его вкруговую. — Сейчас закатим пир горой, обожремся и уснем.

Затем нарисовался Новиков и протянул Ксюхе обшарпанную аллюминевую ложку.