Сэйси Ёкомидзо - Белое и черное

Нэдзу повторил свой вопрос, и Дзюнко вынуждена была отвечать.

— Ну… в общем… — Она судорожно теребила в руках носовой платок. — Например, в письме у Киёми эти слова в начале — Ladies and Gentlemen — были не по отдельности вырезаны, а целиком, верно?

— Да, кажется, так.

— Вот и в том письме, что нам пришло, тоже так было. Оно совершенно как у Киёми начиналось, и вырезаны эти слова тоже целиком.

— А-а, вот в чем дело.

— Больше того… — Но тут Дзюнко осенило: — Ой, господин комендант, а что вы сделали с тем письмом? Разорвали и выбросили?

— Подождите, мне сперва надо вас послушать.

— Да, так вот, мне кажется, эти слова — Ladies and Gentlemen — они и у Киёми, и у меня были одним шрифтом набраны. Кажется, курсив называется.

— Верно.

— Ну я и подумала, что этот человек должен получать журналы на английском. Тут-то у меня мадам в голове и всплыла. К ней в «Одуванчик» каждый месяц заграничные журналы мод приходят.

— Так вот почему вы вчера вечером туда бросились!

— Вы слышали, как на меня Киёми кричала! — Брови Дзюнко страдальчески полезли вверх. — И ведь не только вы, многие слышали!..

— А прежде всего, их слышал человек по имени Киндаити Коскэ, так?

— Так. — Дзюнко закрыла лицо руками.

— Госпожа Дзюнко, какое все-таки у вас ко мне дело?

По-прежнему бесстрастный механический голос.

— Господин комендант, я рассказала Киндаити-сэнсэю про Киёми. Сейчас я об этом ужасно сожалею. Но ведь он все равно теперь будет об этом расспрашивать. Вот я и хотела посоветоваться, как мне быть в таком случае.

— Поскольку там были написаны вещи отвратительные, то сами понимаете… Что-нибудь еще?

— А еще…

Тут Дзюнко, неожиданно обозлившись на Нэдзу за его упорную холодность, взяла себя в руки.

— Простите за причиняемое беспокойство, господин комендант, но я хотела бы вас просить засвидетельствовать мои слова, когда господин Киндаити Коскэ или господа из полиции начнут задавать вопросы по этому поводу. Засвидетельствовать, что я не глупости рассказываю.

Дзюнко полагала, что такой официальной фразой приведет в замешательство этого равнодушного человека, но он как ни в чем не бывало ответил:

— Да, конечно.

— Спасибо, господин комендант, что согласились поддержать меня.

— Ха-ха, это вы преувеличиваете, но если что, можно будет им письмо показать.

— Ой, так вы его сохранили!

— Я же как комендант отвечаю за семнадцатый и восемнадцатый корпуса.

— А-а-а…

И Дзюнко снова иными глазами посмотрела на этого человека, который когда-то с первого взгляда произвел на нее крайне дурное впечатление.

Это произошло за три недели до описываемых событий. Дзюнко отправилась навестить Киёми в корпус 17, стоящий чуть в стороне от главной улицы квартала.

Киёми вдвоем с дядей — мужем тетки — переехали сюда в начале мая. Дзюнко познакомилась с ней в «Одуванчике».

Отправив утром мужей на работу, местные хозяйки остаются практически без дела. Решив, что неплохо воспользоваться случаем и поучиться шитью, Дзюнко обратилась к владелице ателье «Одуванчик» госпоже Катагири Цунэко и стала дважды в неделю, по средам и субботам, ходить к ней на двухчасовые занятия.

Киёми тоже там занималась. Она была значительно моложе Дзюнко, но уже могла сама скроить и сшить простенькое платьице. Ее научила этому покойная тетка, которая считала, что должна дать какое-нибудь ремесло племяннице, потерявшей родителей в годы войны.

Переехав сюда, Киёми тут же пошла в ученицы к мадам и стала ходить в «Одуванчик» каждый день. Ведь в отличие от Дзюнко, для которой это занятие было наполовину развлечением, Киёми собиралась пусть немного, но подрабатывать шитьем. Мадам прониклась симпатией к такой славной ученице и опекала ее совсем по-родственному.

Она даже предлагала девочке в случае чего перебраться к ней жить: ведь Окабэ Тайдзо, ее дядя, еще не стар, да и детей у него нет, так что вполне может о новом браке задуматься.

Была суббота, 21 сентября. Дзюнко после обеда отправилась в «Одуванчик», но оказалось, что Киёми там с утра не появлялась. Забеспокоившись, не случилось ли чего, мадам попросила Дзюнко на обратном пути заглянуть к девочке. Примерно в половине четвертого Дзюнко позвонила в квартиру 1723 корпуса 17. Звонила она долго, но никто не отвечал, поэтому Дзюнко решила, что дома никого нет и собралась было уходить, как вдруг из-за двери донеслись стоны.

Дзюнко в испуге затаила дыхание, прислушалась и снова принялась изо всех сил давить на кнопку. Ответа по-прежнему не было, из квартиры слышались только тяжелые стоны.