Кристи Филипс - Письмо Россетти

Любящая тебя кузина

Джованна”.

– Ну что? – нетерпеливо спросила Бьянка, когда Алессандра, дочитав письмо, положила его на каменную скамью.

– Они ничем не могут помочь, – ответила девушка. – Правда, приглашают приехать и жить у них в Падуе.

– В Падуе… – без всякого энтузиазма повторила Бьянка.

– Я не заставляю тебя ехать со мной.

– Так значит, собираетесь бросить меня, госпожа?

– Да нет. Просто подумала, если тебе туда не хочется…

– В Падую так в Падую, значит, так тому и быть, – философски рассудила Бьянка. – Я свою госпожу ни за что не оставлю.

– Спасибо тебе, Бьянка.

Бьянка и ее муж Нико прожили с семьей Россетти много лет, с тех самых пор, как умерла мать Алессандры. Оба тяжело переживали смерть ее отца и брата, остались с ней даже после того, как она стала любовницей Лоренцо. Супруги были люди тихие, даже замкнутые, никогда никого не осуждали и не сплетничали и, несмотря на годы – Нико уже исполнилось пятьдесят, – усердные и преданные работники, всегда проявляющие заботу о молодой хозяйке.

– Подумайте обо всем хорошенько, – сказала Бьянка. – А я пойду готовить ужин.

Предложение кузина сделала от чистого сердца, Алессандра понимала это, но и помыслить не могла о том, чтобы покинуть Венецию или свой родной дом. Здесь прошли лучшие годы ее жизни, здесь она рисовала, читала, училась вместе с братом Якопо. Все, что было дорого ее сердцу, находилось здесь, в этом доме с садом и видом на лагуну. Отсюда любовалась она кораблями, приплывавшими из Маламокко и швартующимися в порту, в доках, что находились неподалеку от Дворца дожей, могла часами смотреть на воды лагуны, меняющиеся в разные времена года, но всегда прекрасные. Хотя, несмотря на этот завораживающий вид, Алессандра предпочитала ему сад, место, где можно сидеть и чувствовать, как солнце ласково греет кожу, вдыхать солоноватый запах моря, а вместе с ним – и сладчайший аромат роз и смородины, кусты которой вместе с огородными растениями насадила трудолюбивая Бьянка.

И тем не менее все, в том числе и Джованна, считали, что оставаться в этом доме одной ей не стоит. Она превратилась в сплошное недоразумение – одинокая женщина, незамужняя, но и не вдова. И не девственница с приданым. Ни в какие ворота не лезет. Алессандра вспомнила популярное изречение: “Aut maritus, aut maris”. Если нет мужа, который мог бы наставлять и защищать ее, тогда выход один – монастырские стены.

В Венеции это изречение постоянно воплощалось в жизнь. Сотни венецианских девушек уходили в монастырь. Лишь немногие оставляли мирскую жизнь охотно, и религиозные убеждения тут были ни при чем. Слишком часто в Венеции все сводилось к деньгам. Для выдачи дочери замуж семья аристократов должна была собрать приданое в размере двадцати тысяч дукатов: лишь немногие семьи были в состоянии выдать всех дочерей, обычно денег хватало только на одну. И девушки поплоше – больные или хромые, некрасивые, упрямые или неуправляемые – вынуждены были идти в монастырь. Это тоже стоило денег – ибо даже монастыри требовали приданого, – но размеры его были куда скромней, всего лишь тысяча дукатов. Эти религиозные заведения помогли спасти немало аристократических семей Венеции от полного разорения.

В пятидесяти монастырях, разбросанных по городу и берегам лагуны, находилось несколько тысяч женщин, чьи имена значились в Золотой книге [4], этом “справочнике” венецианской аристократии. Всю свою жизнь они были обречены провести за монастырскими стенами, отделенные от общества, вынуждаемые пастырями размышлять о благости и преимуществах своей девственности.

Существование их было незавидным, Алессандра это прекрасно понимала. У большинства этих женщин никогда не было истинного стремления и призвания к монастырской жизни, и церковные свои обязанности они выполняли без энтузиазма. Они проводили время за вышивкой, сплетнями, охотно общались с навещавшими их подругами и членами семьи. Для этих встреч было отведено специальное место – приемная. Посетителей туда пускали, а вот общаться с монахинями они могли только через зарешеченные окна. Так что радостей и развлечений в жизни этих бедняжек было не много. Неудивительно, что, пытаясь хоть как-то разнообразить унылую жизнь, многие из девушек отчаянно флиртовали и влюблялись, а уж шашни со священниками стали делом настолько распространенным, что патриарх Приул назвал монастыри Венеции борделями и предал их анафеме. Но у кого бы поднялась рука винить сестер, ведь они были обречены вести такую унылую и скучную жизнь!