Игорь Скорин - Я отвечаю за свою страну

— Отец не отец, а вы докажите, что пистолет мой! Может, он еще у кого его взял. Может, покрывает какого дружка? — Видно было, что он играл словами. — Вот и решайте сами. Он заварил кашу, он пускай ее и расхлебывает. — И для убедительности своих слов пристукнул кулаком по колену.

«Шкурник! — хотелось следователю крикнуть в лицо этому заскорузлому человеку. — Как же ты дальше жить-то будешь, с какой совестью?»

— Как же вы дальше жить собираетесь, гражданин Григорьев? — все же сказал, не вытерпев.

— Обойдусь без ваших советов!

— Зачем вам мои советы? А вот сына-то за что так?

— Не надо, товарищ следователь, — воскликнул Юрий. — У меня есть дополнение.

— Что за дополнение?

— Пусть будет так, как он хочет…

— Как это?

— А так, что пистолет мой.

— Но это же ложь! Этого я писать не буду!

— Как не будете?! — вскричал Григорьев-старший. — Это ваша обязанность — писать, что показывают…

— Нет, Григорьев, и мы не все пишем, — сказал решительно следователь. — Да, да, — добавил, прочитав на лице его искреннее удивление. «Ах как они искренно удивляются, да не искренно говорят!» — Это уж пусть ваш сын пишет. Сам. — И обратился уже к Юрию: — Возьмите протокол. Вот ручка. И пишите все, что считаете нужным. И подпишитесь.

— Что, отец, писать?

— Твое дело, — ответил отец. — Сам решай.

— Хорошо, — сказал сын и сделал запись.

«Все, что я показал, правда, за что и расписываюсь», — прочитал следователь и протянул протокол старшему Григорьеву.

Тот хмыкнул, ознакомившись, передернул плечами. Потом не спеша вынул из внутреннего кармана пиджака свою авторучку, будто не доверяя той, что писался протокол, и подписал свою часть показаний.

— Можно идти? — спросил так, словно подписался за получение ничтожной суммы денег или еще за что-то, мало касавшееся его.

— Подождите в коридоре.

Юрий смотрел на уходившего отца, надеясь, что тот остановится, вернется и все решится само по себе. Правда была столь известная и очевидная. И уведет его отсюда.

Но отец не вернулся, лишь произнес перед самой дверью, полуобернувшись: «Завтра мать принесет тебе передачу». Сказал, как приговорил.

— Что же мне теперь будет? — спросил Юрий следователя. — Неужели мне не поверят? Вы-то верите?

— А то ты не знаешь.

Парень вздохнул вроде с облегчением, может, с надеждой на всесильность следователя. Если бы он знал, во что обходится эта «всесильность» тому, кто принципиален в своих убеждениях и решениях. Но он верил. И все равно его не мог не волновать исход и очной ставки, и всего дела, в котором он завяз по уши. И привлечение к суду, сам арест отнюдь не ушли из тревожных дум.

Но следователя волновало другое. Он думал о том, что станется с парнем, когда тот выйдет из стен этого здания и вернется в лоно семьи. Семьи? Да есть ли она теперь? Такая не опора. Мать — слабая женщина, а отец — не́друг. И представил, как Юрий откроет дверь, войдет неожиданно для родителей в дом. Отец скажет: «Отпустили, значит, поверили. За отцом теперь пришел. Свято место пусто не будет». И станет кричать, упрекая в неблагодарности, предательстве. А мать будет лишь всхлипывать. А потом исподволь начнет папаша толкать сынка на ложные показания. Дело-то еще не закончено, все можно перевернуть, перелицевать. И спастись.

«Как и чем помочь парню? Чем поддержать, чтобы выстоял? И не только в этом деле».

— Иди домой, Григорьев.

И тут же нахмурился Юрий:

— А отец? Как же с ним?

— Это мы как-нибудь уж сами решим с твоим отцом, — сказал следователь. Но видел, что не утешил ответом. Однако следователи — не утешители. — А ты иди. И учись понимать людей. С чем обращаются к тебе, что предлагают, что хотят от тебя, чего требуют. Всему, Юра, учись давать верную, справедливую оценку, по прежде всего своим собственным поступкам и действиям. Это самое главное — требовательность к себе самому. На работу придешь, с мастером обо всем поделись. Он-то хороший человек, надежный. Ну, вот к нему и обратись. Пусть он и мне позвонит. Я все объясню, не бойся, все но справедливости. Пусть даже зайдет.

— Спасибо. Я скажу мастеру.

— Всем знать, конечно, не обязательно, ты его предупреди от моего имени. Но прежде всего держись сам, будь крепок, надежен.

Наступил поздний вечер, когда Юрия проводили по полутемным уже коридорам управления и он вышел на улицу. Вышел — и радостно стало от вечерней свежести, нового ощущения свободы.

Григорьев-старший вернулся в кабинет следователя. Где находился его сын, он не знал. Следователь вывел Юрия так, что они не встретились. Но про сына не спросил.