Валерий Поволяев - Беспредел

Недавно состоялся суд. Получил бывший милиционер за содеянное четырнадцать лет лишения свободы. Четырнадцать лет, вычеркнутые из нормальной жизни, - это много, но вот из жизни такой, как у Дудченко?! Не знаю.

Знаю только, что Ирочку Мамаеву в этот мир, к нам, никто никогда уже не вернет. И Дудченко в этом виноват.

Малолетки

Тот вечер был дивным: дневная жара спала, откуда-то из волжских низовий принесся живительный ветер, смел жирное осеннее комарье, люди высыпали из домов на улицу, чтобы немного подышать воздухом, полюбоваться огромным красным солнцем, низко зависшим над рекой и окрасившим воду в яркий помидорно-кровянистый цвет.

Бабушки оккупировали скамейки около домов, чтобы погрызть семечки свежего урожая и поговорить о видах на ближайшее повышение пенсии. Взрослые мужики, отцы семейств, сбивались около столов с домино, но стучать костяшками не стали - важнее было в этот вечер потолковать о политике и разных перетасовках, происходящих в Москве, в правительстве, а также о том, почему в Волге пропала рыба. Женщины собирались в группы, кляли на чем свет стоит своих непутевых мужиков, не способных обеспечить семью деньгами. У молодых были свои интересы, и они, взяв магнитофоны, включали их на полную мощность, танцевали на асфальте и траве, вызывая осуждающие реплики бабушек.

Словно бы бес какой витал в воздухе, парил над домами, влиял на молодых людей, причем только на молодых, старых он не трогал...

На Первой Керченской улице собрались трое молодых людей. Из них двое очень молодых: одному пятнадцать лет, он учился в восьмом классе средней школы; другому - семнадцать (этот неуч едва одолел восемь классов и бросил школу, поскольку учиться было невмоготу, и вообще он исповедовал Митрофанушкину формулу "Не хочу учиться, а хочу жениться"), а с ними третий - не намного постарше, но уже отец троих детей. Собравшись, решили распить бутылку разведенного спирта, заправленного для вкуса клубничным сиропом.

С бутылкой наша компания расположилась в детской беседке около дома. Закуски с собой молодые выпивохи не принесли - спирт от клубничного сиропа и так сладкий, чего компот закусывать? Но "компот" оказался крепким: в головах у троицы вскоре здорово зашумело. Спирт - вообще штука крепкая, больше рассчитанная на железо, на смазку и промывку различных механизмов, чем на человеческий желудок, запросто сшибает куда более дюжих мужиков, чем эти астраханские молодцы, ну а мозги размягчает полностью, съедает их, словно некая злая кислота...

О чем обычно говорят настоящие мужчины, когда выпьют? Естественно, о женщинах. Точнее, о своих подвигах, о том, скольких красоток им удалось уложить в постель, а скольких вычеркнуть из своей жизни, как отработанный материал.

Особенно старался пятнадцатилетний Сергей Морозов - невзрачный астраханский школьник, прыщеватый, заносчивый, со вздорным характером. Он слов не жалел и говорил так громко, что его собутыльники, Виктор Орлов и Гарик Рустамов, невольно притихли.

- А ты это... - Гарик Рустамов (Гарик и был старшим в компании) согнул крючком указательный палец, сунул его в рот и ловко свистнул - одним пальцем. - Ты не свистишь, а?

- Я свищу? - Морозов едва не задохнулся от гнева, мигом наполнившего его и перелившегося через край. - Вик, ты мой приятель, скажи, я когда-нибудь свистел? - спросил он Орлова.

- Ник-когда! - пробормотал Орлов заплетающимся языком и ударил себя кулаком в грудь. - Как и я! Я тоже никогда не свистел!

- Вот видишь? - Морозов вновь переключился на старое - на девочек.

- Подожди, - перебил его Рустамов. - Ребята, мы еще чего-нибудь выпьем?

- Выпьем! - сказал Орлов.

- Тогда я сейчас! - Рустамов убежал за подкреплением - второй бутылкой разведенного спирта.

- Не нравится, Вик, мне этот чернозадый, - Морозов, поглядел Рустамову вслед. - Он кто, армянин, грузин, чучмек?

- Чего это тебя заносит? - спросил Орлов, пошатываясь. - Какая разница, кто он. Плевать!

- Есть разница, - процедил Морозов сквозь зубы, - большая разница!

Хоть и пьян был Орлов, а на минуту протрезвел от резкого голоса своего юного приятеля, поразился его совершенно взрослой ярости, тому как, налились жидким свинцом глаза Морозова, его искривленному рту, пробормотал вяло:

- Ну ты даешь!

Вернулся Рустамов с бутылкой "клубнички" - разведенного клубничным сиропом спирта и двумя большими растрескавшимися помидорами - местный сладкий сорт, помидоры такие, что нигде в мире не рождаются.

Глядя на Морозова, Рустамов мигом определил, что тот говорил о нем, и говорил плохо, поднял руку с зажатой в ней бутылкой: