Валерий Поволяев - Семейный отдых в Турции (сборник рассказов)

Котькино лицо высветилось изнутри, орехово-темные щеки окрасились румянцем, в облике проглянуло что-то древнее, цыганское, он азартно ударил кулаком о кулак - в конце концов, и он выберется на большую дорогу, и если не станет "авторитетом", то "паханом" - уже точно. Он облизнул ложку, положил её на стол, почмокал со вкусом, сожалея о том, что суп не удалось доесть, и пошел встречать гостей.

Столкнулся с ними в дверях. Парни оценивающе осмотрели его с головы до ног, будто вещь, болтающуюся на вешалке, переглянулись.

- Афганец - это ты? - спросил один из них.

- Я, - сказал Котька и вытер руку о штаны - приготовил её для рукопожатия, сердце Котьки радостно забилось, и Котька ощутил себя птицей, будто пионер, отмеченный похвалой пионервожатой: - Я!

- Ну что, здесь разберемся или в кусты отойдем? - спросил парень тот, который задал вопрос насчет Афганца. Скучно, словно бы ни к кому не обращаясь, смешно шевельнул ушами, он умел это делать очень лихо: вначале шевельнул одним ухом, потом другим.

Котька, не чуя ничего опасного, обнажил зубы в радостном детском смехе, снова вытер потную ладонь о солдатские брюки, приподнялся на цыпочках, чтобы заглянуть за спины парней, но свет перед ним вдруг поплыл водянисто, окрасился красным. Котька не сразу понял, в чем дело. Спутник парня, задававшего вопросы, даже ответить не удосужился, он только брезгливо шевельнул ртом и, неспешно вытащив из куртки нож, нажал на беззвучно приводящую в действие хорошо смазанный механизм кнопку. Из рукоятки вымахнуло длинное острое лезвие - это лезвие через мгновение и оказалось у Котьки между ребрами.

Котька кошкой изогнулся от боли - нет, это была пока не боль, было что-то иное, перехватившее ему дыхание, - ну, будто бы горло проволокой стянули, - Котька замахал перед лицом руками, стараясь стереть красную налипь, но налипь не стиралась, и Котька, со страхом ожидая, что в нем вот-вот кончится воздух, заработал ладонью сильнее... Парень, ударивший его тонким, как шило, ножом, удивился живучести жертвы, - вона, даже укола не почувствовал, лапкой машет приветливо, словно бы в гости кого-то зовет, - и всадил в Котьку нож вторично, целя на этот раз чуть выше первого удара, стремясь достать до сердца.

Со вторым ударом из Котьки выпростался жалкий шипящий вопрос:

- Вы чего, мужики?

- Как чего? - доброжелательно проговорил парень с ножом. - Впрочем, у него был не только похожий на шило нож, но и пистолет, и в машине лежал заслуженный, побывавший в чеченских боях автомат, в оружии он недостатка не имел. - Хохотнул коротко, без всякого, впрочем, интереса к жертве: ему выдали заказ, он его и выполнял, деньги отрабатывал. - Как чего? Залез в чужой огород, репу с огурцами помял, и думаешь, что это так и пройдет? Не-ет, козел, не пройдет. Нет, и ещё раз нет.

Парень говорил охотно, доброжелательно, совсем вроде бы не замечая, что Котька уже посинел, и дух из него, будто из проткнутого воздушного шарика, совсем вышел. Но Котька был ещё живой. Да и не мог он сдохнуть от двух уколов узкого шилоподобного ножа.

Через несколько секунд длинное безжалостное лезвие в третий раз проткнуло Котьку Мальгина, он вцепился рукою в деревянный выступ, пытаясь удержаться на ногах, но сил уже не было. Котька почувствовал, что тело его, сделавшееся вялым, чужим, перестает слушаться, засипел, не видя ничего - ни света белого, ни гостей своих страшных, ни уютной дачной веранды, построенной по образу и подобию богатых дач, которых в поселке было уже немало, ни самого себя...

В это время его голову перехватила безжалостная жесткая рука, рванула за волосы, и Котька, не в силах вырваться, прогнулся всем телом. Обнажилась нежная, в голубых жилках совсем ещё мальчишеская шея, и парень тихо и ловко, - видать, освоил это мастерство до тонкостей - провел по ней финкой.

Лезвие у финки было таким, что можно было бриться, - Котька, ещё живой, этой боли, последней в жизни, гибельной, не почувствовал, просто ему показалось, что дышать теперь он может не носом, а горлом. Вместе с кровью из перерезанной глотки выплеснулось содержимое стаканчика с заморским супом, и парень гадливо отступил от Котьки.

Вытер о Котькину рубаху финку, спросил спокойно:

- Ну, что?

- Через пару минут будет готов.

- Добавлять не надо?

- Да ты что? Он уже отходит.

А Котька все продолжал держаться рукой за деревянный выступ, сипел мучительно, напрягая остатки сознания, соображал: что же такое с ним происходит?

Вообще-то сказали бы ему, чтобы не трогал дачу такую-то - он бы и не трогал. Котька Мальгин - свой человек в криминальном мире, он дисциплину знает. Интересно, чью же дачу он так неосторожно почистил? Может, Сергея Алексеевича? Котька захрипел, рука, которой он цеплялся за выступ, окончательно ослабла, он попробовал ногтями впиться в дерево, но не получилось, и Котька спиной полетел в пропасть.