Валерий Поволяев - Семейный отдых в Турции (сборник рассказов)

- Здесь можно приобрести очень хорошие кожаные вещи, - сказал Невский, - турки превосходно выделывают кожу, у них появилась кожа-шелк, такая же мягкая и нежная, как настоящий шелк. Это очень модный материал в Европе. Пока его там мало. Турки шьют куртки, пальто, плащи. По европейским моделям, поскольку собственные модельеры у них слабоваты - не тянут, как говорится. Кожа-шелк, кстати, очень практичная, её можно стирать обычным порошком. И не руками, а в машине. Есть изделия из антилопьей замши. Тоже очень мягкий и качественный материал. Только надо выбрать хорошую модель, не промахнуться. - Невский, пока говорил, с жадностью поглядывал на Ирину, крутил в руке бокал.

- Я тоже слышала, что кожевенники здесь - на пять баллов, а конструктора, швейники - всего на три с половиной. Вилка!

- Таков народный обычай. - Невский не выдержал, усмехнулся. - У нас, впрочем, тоже. Мы более турки, чем сами турки. Что ещё тут можно купить? Хороши шелковые ковры. Это... это... - Невский, не найдя нужного слова, помял пальцами воздух, - это непередаваемое, это сказка. Турецкие шелковые ковры даже славятся в Европе.

- Вам и раньше доводилось бывать в Турции? - спросила Ирина. - Вы очень хорошо все знаете.

- Много раз. Двенадцать, а может, и пятнадцать. И по делам и на отдыхе. А все знать - это моя профессия. - Невский наклонил голову к Ирине, глаза его посветлели, в них исчезла обычная жесткость, лицо расслабилось, стало домашним и каким-то незнакомым.

- А что тут есть типично турецкого? В смысле поделок. В Африке, например, - маски, копья, шиты, разные тотемные доски...

- Здесь - машаллахи. - Невский прямо, в упор посмотрел на Ирину, та выдержала взгляд, и Невский приподнял свой бокал с вином: - За вас! чокнулся с Ириной, чокнулся с Поплавским, бросил ему, не поворачивая головы: - Берегите свой бриллиант, старина! - Коротко вздохнул, словно ему было тяжело жить на белом свете или тоже хотелось приобрести бриллиант. Не всякому двуногому "венцу природы" достаются такие дорогие камни.

Слово "двуногому" он произнес так, что Поплавскому послышалось "двурогому", он задержал в себе дыхание, ощутил внутри далекую тоску, но тут же погасил её, заставил себя улыбнуться.

- По мере сил, Александр Александрович, - Поплавский отпил немного вина, беззвучно поставил стакан на стол, развел руки в стороны, - по мере сил и возможностей...

- Ну, насчет возможностей - это проблема разрешимая, - добродушно пророкотал Невский, и у Поплавского истаяли в душе последние остатки тревоги, он засуетился, схватил бутылку с вином, налил Невскому, Ирине, себе, провозгласил громко:

- За нашего бога, за Александра Александровича, за... - У Поплавского перехватило дыхание.

- Хватит, хватит, - остановил его Невский, - не за меня надо пить, а за единственную нашу женщину, за наш бриллиант... Все тосты подряд... Только за нее.

Поплавский хотел было поправить шефа: тосты не пьют, а произносят, пьют вино, но побоялся.

- А вечером мы с вами немного похулиганим, - заговорщицки, пониженным тоном произнес Невский, - вечером мы пойдем в казино. А пока давайте доедать осьминога.

- Тебе здесь нравится? - повторил Поплавский вопрос шефа, когда они остались с женой вдвоем в номере. Поплавский, как опытный разведчик, ищущий в щелях жучков, тараканов и прочие подслушивающие устройства, исследовал номер, постучал ладонью по стенам, одобрительно похмыкал, осмотрев ванную, похлопал дверцами шкафа в прихожей, восхитился: - Блеск!

- Блеск с треском, - не согласилась с ним Ирина, ожесточенно сдиравшая с себя платье через голову - где-то заела молния, где-то ткань липла к горячей коже и мешала. Ирина, сердясь, крутила головой, взметывала руки, боролась с одеждой.

Обнажились её ноги, молодые, с гладкой кожей - недаром классики литературы сравнивали хорошую чистую кожу с шелком и атласом, - у Поплавского внутри зажегся жадный огонек, он хотел было шагнуть к Ирине, взять её за плечи, прижаться лицом к её голове, ощутить вкусный запах её волос, затянуться им, будто дорогой и вкусной сигаретой, но что-то парализовало, сдавило ему руки, он почувствовал в собственном, очень естественном желании нечто воровское, браконьерское, чужое и замер в неловком, обрезанном на половине движении.

- Помоги мне, - сдавленным голосом попросила Ирина. - Чертово платье! Не люблю старые вещи.

- Да оно у тебя почти новое.

- Зато покрой у него времен кайзера Вильгельма.

Он помог ей освободиться от платья, Ирина выдернула голову из тесного разреза и шумно выдохнула: