Алан Глинн - Корпорация «Винтерленд»

Смотрит на часы.

16:25.

Потом берет мобильный и звонит в местную службу курьерской доставки.

Медсестра моментально вспоминает, кто такая Джина Рафферти. Она сообщает Марку, что Джина не только в порядке, но и еще и порядком засветилась — попала в новости, потому что наделала шуму…

Марка эта информация сначала тревожит, а потом обескураживает. Какой-то бред!

Что такое Ричмонд-Плаза? Кто такой Пэдди Нортон?

Ему становится легче от сознания, что с Джиной все в порядке, что она жива. Но он не понимает, что она творит, он не…

И тогда медсестра говорит, что постарается найти какую-нибудь вчерашнюю газету — «Индепендент» или «Трибьюн». Все воскресные газеты только об этом и писали. У кого-нибудь из пациентов наверняка завалялся номер.

Как только у нее появится минутка, она разведает ситуацию.

Но может, пока суд да дело, Марк посмотрит телевизор?

— Скоро будут новости.

— Да, — отвечает он, — конечно. Спасибо.

Сестра включает телевизор и отдает ему пульт.

— Мм, сестра, — произносит Марк, — нет ли у меня возможности каким-то образом получить доступ к мобильному телефону?

— Думаю, есть. Можете пока воспользоваться моим, если уж так приспичило позвонить… или…

— А внизу их не продают, в приемном покое? Там нет магазина? Может…

Она кивает:

— Да-да, не беспокойтесь. Я что-нибудь придумаю.

После ее ухода Марк некоторое время пялится в экран, но сосредоточиться не получается.

Поэтому он переводит взгляд опять на дверь.

Когда появится полиция? И что они у него спросят?

Задумывается.

Посмотрим на вещи здраво: будут ли они его вообще о чем-то спрашивать? Разве в их интересах, чтобы он им что-то рассказал?

Нет, только в его. И больше ни в чьих.

Допустим, физически Марк уже не представляет угрозы. Но он все равно остается угрозой, просто иного характера. Само по себе то, что он жив и может кое-что порассказать, угрожает не только карьере Болджера, но и репутации, а также стабильности партии в целом.

У него такое чувство, будто он выбирается в ясный день из плотного тумана. Наверное, потому, что доктор что-то подкорректировал в капельницах. К тому же адреналин ударил в голову. В общем, он дико взволнован и не уверен, что долго протянет в лежачем состоянии.

В бездействии и ожидании…

Чего?

Он смотрит на дверь, потом опять на телевизор.

Начинаются новости.

Зловеще отыгрывает музыкальная заставка и затихает.

Он пытается настроиться.

Звонят в дверь.

Нортон не шевелится.

Он не собирается подходить к домофону. Это явно журналисты, которые терлись у ворот. Они уже пытались проделать этот трюк несколько раз за последние дни.

Он пьет кофе, и сердце стучит как бешеное. От виски, выпитого раньше, ему стало дурно. Сначала все пошло путем, он даже слегка захмелел — наверное, от смеси алкоголя с таблетками, — но потом его стало тошнить и вырвало. Тогда он перешел на кофе: сначала чувствовал себя прилично, но теперь ощущает тревогу, волнение и сдавленность в груди.

Надо бы поесть, но… пожалуй, попозже.

Телевизор включен, но он почти не смотрит.

Звонит телефон. В прихожей.

К нему он тоже подходить не собирается.

Пусть себе звонит. Или пусть Мириам отвечает. Телефон уже не первый раз звонит. Кто-то же к нему подходит. Наверное, она. А если подходит, почему ничего не передает? Несколько звонков явно предназначались ему. Он не перезванивает людям уже несколько дней, не прослушивает голосовую почту, не проверяет эсэмэски, не читает мейлы — послал всех к черту.

Нет настроения.

Через несколько секунд на лестнице раздаются шаги.

Он настораживается: общаться с Мириам у него тоже нет настроения. Она открывает наружную дверь. Он слышит, как она выходит на гравийную дорожку.

Он ждет, прислушивается.

Что она там, интересно, делает?

Неужели разговаривает с журналистами? Это было бы полнейшим идиотизмом. Хотя, если подумать, вряд ли Мириам на такое сподобится. Для нее это все равно что нарушить религиозное табу.

Она возвращается и хлопает входной дверью. Заходит в гостиную. Молча подходит к дивану, где сидит Нортон. В руках у нее большой коричневый конверт. Она бросает его на колени мужа.

— Что это?

— Не знаю, Пэдди. У меня нет привычки открывать чужие письма.

Разворачивается и уходит.

— Спасибо.

Нортон тупо разглядывает конверт секунду-другую и швыряет его на диван.

Переключается на телевизор. В эфире — шестичасовой выпуск. И представьте себе, впервые за все время, начиная с пятницы, Пэдди Нортон не главная новость.