Ричард Пратер - Проснуться живым

- Ну, так теперь знаете. Короче говоря, естественный акт всеми способами превращали в противоестественный и грязный. Если Матерь Божья - вечная дева, не следует ли всем прочим матерям вечно краснеть от стыда? И всем прочим отцам тоже? Задавать этот вопрос, значит, отвечать на него. Выходит, наследники иудео-христианских сексуальных психозов почти никогда не могут позволить себе полной свободы и радости в акте, которому мы все обязаны своим появлением на свет.

- Ну, это лучше, чем ничего...

- Мы углубляемся в темные лабиринты, - прогудел Бруно, - рассуждая о глупостях и грехах наших мудрых и безгрешных духовных лидеров. Логика приводит нас к вопросу: если бы Мария была не девой, а хромой, стали бы священники ломать себе ноги и опираться на костыли, восхваляя святую Хромую Марию? Логичный ответ: эти церковные акробаты произносили бы свои пророчества, стоя на голове, но тогда бы их рясы опустились, и мы узнали бы правду, а правда сделала бы нас свободными!

- Он в самом деле завелся, - сказал я.

Дру кивнула.

- Может, нам забрать у него выпивку? Кстати, бурбон весьма недурен.

Должно быть, Бруно слышал меня. Он залпом допил остатки бренди, подошел к бару, наполнил свой бокал и вернулся с бутылкой бурбона.

- Думаю, он слышал, что я сказал, - заметил я. - У вашего отца необычайно острый слух.

- Он вообще удивительный человек.

- Надеюсь, вас это не смущает? Я имею в виду разговоры о сексе и тому подобное...

- А вас секс смущает, Шелл?

- Конечно нет!

- Меня тоже.

- Выходит, секс не смущает нас обоих! Разве это не чудесное совпадение?

Дру одарила меня улыбкой Моны Лизы, но ничего не сказала.

- Вы не слышали меня? - спросил я. - Я сказал: разве это не чудесное...

- А наш Фестус Лемминг - всего лишь кончик застывшего айсберга; он стал сегодняшним символом того, что Церковь проповедовала веками. Когда возникает здоровая реакция против сексуальных заскоков Церкви, Лемминг восстает против этой реакции. Он ведет нас назад, к святому Павлу и его изречениям, что "мужчине лучше не касаться женщины".

- Святой так говорил? - быстро осведомился я, пока док переводил дыхание.

- А кто же еще? - Бруно наклонился, чтобы налить бурбон в мой стакан. Более того, Павел вроде осуществлял на практике то, что проповедовал. Вероятно, он не мог иначе, так как "немощь плоти" не вполне ясно характеризует...

- Как мужчина он не производит на меня особого впечатления, - признал я.

- По-моему, в этом отношении он еще хуже, чем наш современный образец духовного здоровья - Фестус Лемминг. По крайней мере, Фестус публично не заявлял, подобно Павлу и его последователям, что мы все рождены оскверненными и безнадежно пораженными грехом, и не спрашивал: "Как может быть чистым тот, кто рожден женщиной?" Павел был бесполезен для женского пола - как, впрочем, и для мужского. Этот человек предлагал всем другим мужчинам фальшивый билет на небеса, требуя взамен отказа от их мужской природы. Это было настолько блестяще проделано, что его слова стали Священным Писанием, и в результате все добрые христиане почти две тысячи лет грабят Петра, чтобы уплатить Павлу <���Английское выражение "to rob Peterto pay Paul" ("ограбить Петра, чтобы уплатить Павлу") означает "облагодетельствовать одного за счет другого".>.

- И Павел был святым? - задумчиво осведомился я.

- Был и есть. Кто был святым, остается им навсегда.

- Кто же сделал его святым?

- Бог.

- Откуда вы знаете?

- Пожалуйста, не задавайте глупых вопросов. Кроме того, вы постоянно меня прерываете...

- Заткнись, папа!

В наступившем молчании я четко расслышал два слова.

Они прозвучали по телевизору. Звук был очень тихим, но я на свой слух тоже не жаловался. Самое важное, что эти слова были мне хорошо знакомы. Одно было "Шелл", а другое - "Скотт".

Увидев на экране диктора ночных новостей, я одним прыжком очутился возле телевизора и успел повернуть регулятор громкости, чтобы в комнате отчетливо прозвучало: "Дальнейшие подробности покушения на Фестуса Лемминга, самого святого пастора церкви Второго пришествия, после рекламной паузы".

Я, шатаясь, вернулся к дивану и тяжело опустился на него. Бруно и Дру, не двигаясь, смотрели на экран.

Я тоже смотрел, как пара влажных красных губ появилась на тюбике, и сексуальный голос их обладательницы (или чей-то еще) произнес: "Мммм! Это великолепно!.."

Глава 11

- Покушение? - сказала Дру.

- На Фестуса? - сказал Бруно.

- Лемминга? - сказал я.

Рекламный ролик кончился, и диктор вновь устремил дружелюбный взгляд на миллионы невидимых зрителей.