Энн Грэнджер - В дурном обществе

— Значит, убийство так и сойдет им с рук? — спросила я, все больше раздражаясь. — Они прикончили беднягу Алби и выйдут сухими из воды!

— Ну хоть немного поверьте в нас, — попросила женщина-констебль.

Но я давно утратила веру в стражей порядка.

— Я хочу домой, — сказала я.

Домой меня отвезли в полицейской машине. Хотя было уже очень поздно, меня ждали и Дафна, и Ганеш. Они сидели на теплой, уютной кухне у Дафны, где восхитительно пахло кофе.

Меня они встретили с облегчением — правда, у Ганеша облегчение смешивалось с неодобрением. Он сразу заявил:

— Если бы ты сказала мне, что собираешься стать натурщицей для того сумасшедшего художника, я бы постарался тебя отговорить!

— Знаю, — ответила я. — Поэтому я тебе ничего и не сказала.

Я рухнула в кресло, и Дафна взяла бразды правления в свои руки.

— Не ругайте ее, — приказала она Ганешу. — Ей сейчас нужно совсем другое: поесть горячего и как следует выспаться.

Дафна налила мне горячего супа, отрезала кусок теплого хлеба с хрустящей корочкой и в довершение всего сварила горячий пунш.

Жадно поедая суп, я рассказала им обо всем, что со мной случилось на выставке, в заброшенном здании, на пожарной лестнице и в полицейском участке.

Дафна неодобрительно цокнула языком:

— Та девушка создала массу хлопот многим людям, и, судя по всему, совершенно напрасно! Подумать только, она могла свободно уйти оттуда! Если вы спросите меня…

Дафна — поборница справедливости. Она попыталась хоть как-то оправдать поступок Лорен. Припомнила и ее трудное детство, и желание добыть деньги для приюта. Несомненно, она действовала из лучших побуждений, но средства для достижения своей цели выбрала не те… Словом, она привела все доводы, которые узнала из моего рассказа.

— Если вы спросите меня, — сказала она под конец, — бедная девушка сильно заблуждается и нуждается в исправлении.

Я пожелала удачи тому наивному герою, который попытается исправить Лорен Сабо.

Вдруг Ганеш заявил:

— Лорен просто не может быть хорошей.

Мы обе изумленно посмотрели на него.

— Откуда ей знать, что значит быть хорошей? — продолжал он. — Когда ее мать вышла за Сабо, она была совсем маленькой. С тех пор она видела только насилие и предательство, не только в собственном доме, но и в приюте — она ведь слушала рассказы женщин, которые туда попадали.

— И все-таки, — нехотя возразила я, потому что мне не хотелось защищать никого из участников этого запутанного дела, — мне показалось, что Сабо к ней искренне привязан. Он чуть не расплакался, когда вспомнил, что его приемная дочь находится в руках похитителей!

— Люди плачут по самым разным поводам, — возразил Ганеш. — В половине случаев они плачут потому, что жалеют себя. Откуда ты знаешь, что Сабо тогда не жалел себя?

Дафна деликатно откашлялась и сказала:

— Мне вспомнилась Элизабет Баррет… Возможно, вы видели спектакль или фильм «Барреты с Уимпол-стрит» — он был очень популярен. Элизабет Баррет была поэтессой и вышла замуж за Роберта Браунинга.

— Я знаю, — ответила я. — Извините, Дафна, я не вижу здесь связи. Как-то не представляю себе Лорен лежащей на диване и сочиняющей стихи.

Дафна наклонилась вперед:

— Но ведь и Элизабет не нужно было все время лежать на диване, пока она жила в родительском доме, верно? Она не была инвалидом. Это отец, желая удержать ее дома, убедил ее, что у нее слабое здоровье. По всем меркам он чудовищно обращался со своими детьми. И все же, если бы его попросили сказать что-нибудь в свою защиту, он наверняка заявил бы, что его поступки были продиктованы любовью.

— Не знаю я никаких ваших Барретов, — сказал Ганеш. — Зато знаю, что в семьях, где все по-настоящему плохо, все часто клянутся, что у них все отлично. Про такое каждый день можно прочесть в газете. Жены жестоких убийц уверяют, что их спутники жизни были образцовыми мужьями и отцами. Ох уж мне эти родственники! — с чувством продолжал Ганеш. — Никто их не понимает, если не принадлежит к ним.

Я слушала его доводы, но меня нисколько не трогали. Сейчас я была не в том настроении, чтобы вести философские споры. У меня был очень трудный, хлопотливый день, а от пунша и супа мне захотелось спать. На кухне было очень тепло. Усталость взяла надо мной верх.

— Знаете, — промямлила я, — в разговоре с Парри я сказала, что в этом деле никто никому не доверял. Я была права. Даже Страттон не знала, что два головореза-идиота за ее спиной договорились с жертвой похищения.