Энн Грэнджер - В дурном обществе

На вид ему можно было дать лет пятьдесят — отцу было бы примерно столько же, если бы он сейчас был жив, точнее, сорок семь. Хотя Сабо ничем не напоминал моего отца-крепыша, его внешность определенно выдавала уроженца Центральной Европы. Сабо — очень распространенная венгерская фамилия, такая же, как Смит в Англии; я решила, что он, возможно, все же говорит правду.

— Я очень горевал, когда узнал, что Бонди умер, — продолжал он.

Моего отца звали Стефан, но бабушка Варади всегда называла его Бонди. На моей памяти отца больше никто так не называл. Услышав от Сабо уменьшительное имя отца, я поняла, что он, скорее всего, действительно знал моего отца. И все же я сказала:

— А он о вас никогда не упоминал.

— Да и с чего бы? — Сабо сложил пальцы домиком. Рукава его пальто по-прежнему закрывали кисти до половины. — Тогда мы с ним были мальчишками. Погодите, сейчас вспомню… Сколько нам было лет — десять, одиннадцать? Играли в местной католической футбольной команде для мальчиков. Как летит время! Потом мои родители переехали в Манчестер и забрали меня с собой. Мы с Бонди потеряли друг друга. Я всегда жалел об этом. Несколько лет мы с ним были близкими друзьями. Счастливые деньки… — Он вздохнул.

Я задумалась, чем он может заниматься. Что бы ни случилось после того, как они с моим отцом потеряли друг друга из виду, Сабо, похоже, удалось сколотить приличный капиталец — в отличие от папы. Точнее, время от времени папе улыбалась удача, но деньги у него надолго не задерживались.

Считается, что венгры — хорошие предприниматели. Они предприимчивы, трудолюбивы, способны. Вот почему венгров так охотно принимают в качестве иммигрантов. Как говорит пословица, венгр — это человек, который входит через турникет за тобой, а выходит впереди тебя. Наверное, Сабо — ходячее тому подтверждение.

Мой отец был исключением, которое только подтверждало правило. Он всегда застревал в дверях и ходил по кругу, всегда куда-то стремясь, но никогда не попадая.

— Вы сейчас думаете обо мне, — заметил Сабо, — думаете, как я вас нашел и что я здесь делаю. Точнее, что мне от вас нужно.

— Да. — Уверена я была только в одном: что этот Винни не просто охотится за девушками. Конечно, я все же могла ошибаться. С другой стороны, он все время был так ужасно вежлив и выглядел таким озабоченным, так старался ничем меня не обидеть. В самом деле, что ему от меня нужно?

— Ну конечно! — Сабо кивнул. — Извините, что… не смог начать наше знакомство не таким тревожным образом. Но, раз уж так вышло, позвольте мне объясниться.

Я уже совсем вжалась в угол. Наверное, при сильном желании я могла бы распахнуть дверцу и выскочить на тротуар, а если бы шофер попытался меня схватить, я бы подняла крик. Но мне хотелось послушать, что скажет Винсент Сабо, друг детства моего отца, который сам себя сделал. В конце концов, ему, наверное, пришлось затратить немало трудов, чтобы разыскать меня.

— Вы не возражаете, если мы поговорим в машине? — спросил он.

Я не стала напоминать ему о том, что меня с самого начала ни о чем не спросили. Но Винсент Сабо озабоченно смотрел на меня, как будто мой ответ имел какое-то значение.

— Продолжайте, — кивнула я.

В конце концов, возможно, я кое-что выясню. Ведь не зря же он караулил меня у дома. За всем этим что-то кроется. И потом, как говорила наша соседка миссис Уорран, когда папа еще был жив, чему быть — того не миновать. Я слышала, как она внушала это бабушке после того, как ушла мама. Позже, когда умер папа, она то же самое повторяла и мне. Тогда меня отталкивала ее мрачноватая готовность мириться с ударами судьбы, которая казалась мне хуже отчаяния. Меня и до сих пор раздражает подобная философия, но иногда, как сейчас, она как нельзя лучше подходит к случаю.

— Видите ли, — продолжал Сабо, — я ценю невмешательство в свою личную жизнь. Меня можно назвать человеком закрытым… так сказать, повернутым внутрь, к своей семье. Не люблю обсуждать свои дела публично; мне неприятно думать, что меня обсуждают за моей спиной. Подобные мысли удручают меня. Поверьте, наша встреча далась мне очень нелегко. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я предпочитаю беседовать здесь, и поймете меня правильно.

Я молчала. Он тоже замолчал, как будто ждал, когда я что-нибудь скажу. Поняв, что я ничего не скажу, он потер маленькие ручки и начал снова — в отрывистой манере, стаккато, рублеными фразами.

— Дело, о котором я намерен с вами поговорить, в высшей степени деликатное и щекотливое. Ох, если бы вы только представили… вот видите, я даже не знаю, с чего начать. Мне ведь придется обо всем вам рассказать. И, конечно, я не должен, не имею права посвящать в свою тайну ни вас, ни кого-то другого… Правда, когда я узнал, что вы — дочка Бонди… я подумал: тогда это совсем другое дело. Как будто я обратился бы к нему. Бонди был моим близким другом.