Энн Грэнджер - В дурном обществе

— Я была не в состоянии мыслить здраво? — возмущенно перебила его я. — Да я вернула вам вашу драгоценную Лорен!

Сабо вскинул вверх обе руки ладонями наружу:

— Дорогая, дорогая! Я ни в чем вас не обвиняю! Нет-нет, я не считаю вас в чем-то виноватой, поверьте мне, пожалуйста! Никоим образом я не осуждаю вас, ни в малейшей степени! Без вас я бы не получил мою девочку. Простите меня, если я неудачно выразился. Начну сначала. Позвольте мне все изложить по-другому. Да, вам силы духа не занимать. Но Лорен… Она ведь долго пробыла в заточении на милости тех подонков и в результате была смущена и напугана. Она могла сказать вам кое-что… одним словом, не совсем правильно.

— Имеете в виду — насчет того, что им с матерью пришлось спасаться в приюте? — уточнила я.

Уголки его губ напряглись; лицо побелело.

— Бедная девочка сама не знала, что говорила; можете считать, что она бредила. Ее ведь похитили, вырвали из привычных условий… С ней плохо обращались, она голодала. Вы не должны обращать внимания ни на ту историю, ни на остальное, что она, возможно, сказала относительно ее отношений с двумя негодяями, которые держали ее в заточении.

— Слушайте, — не выдержала я, — вам надо выяснять отношения с ней, а не со мной.

— Но ведь только от вас полиция слышала эти… эту нелепую историю! Они изводят меня неприятными вопросами, что для человека в моем положении весьма неудобно. Вам в самом деле не следовало повторять полицейским то, что наговорила моя бедная девочка. Во всяком случае, не посоветовавшись вначале со мной. И самое главное, вы, как мне кажется, ошибаетесь в одной очень важной подробности. В ваших показаниях я заметил одну явную ошибку, которую необходимо безотлагательно исправить.

— Какую ошибку? — спросила я.

— Ключ! Вы сказали, что ключ от комнаты, в которой держали мою девочку, был вставлен в замок изнутри. Но совершенно очевидно, что он был снаружи и вы, повернув его, отперли дверь — и нашли ее.

— Нет, — ответила я. — Лорен открыла дверь изнутри и, если угодно, сама нашла меня.

Сабо перестал дергаться и холодно, негромко сказал:

— Это невозможно.

— Мне очень жаль, — возразила я, хотя мне снова стало его жаль. Ему трудно было смириться с унижением после того, как правда выплыла наружу. Не то чтобы у меня были причины по-настоящему жалеть его, но все мы время от времени совершаем поступки, которых потом стыдимся. Допустим, и Винни стыдится — правда, в последнее мне верилось с трудом. И все же мне казалось, что и он достоин хотя бы толики жалости.

— Вы ошиблись, — продолжал он так же тихо и холодно. — Вы ударились головой. По словам Лорен, когда она вас увидела, у вас все лицо было в крови.

— Я ударилась о дверь носом и подбородком, — возразила я. — Сотрясения мозга у меня нет, если вы это имеете в виду. Я отлично помню, что именно я видела, что делала и что сказала мне Лорен.

Сабо выпрямился и, глядя на меня своими серыми глазками-камешками, ровным тоном произнес:

— Я хочу, чтобы вы изменили свои показания.

Я возразила, что не могу этого сделать, даже если захочу. Я уже подписала протокол.

— Полицейские проявили халатность, — ответил Сабо. — Прежде чем допрашивать вас, они должны были показать вас врачу. Несмотря на вашу уверенность, мне кажется, что у вас все же сотрясение мозга и вы многое путаете. Да, так и есть. Все вполне очевидно. Никто не станет вас ни в чем упрекать, если вы вернетесь в участок и скажете, что все еще раз обдумали и хотите уточнить свои показания. Если нужно, я пришлю врача, который подтвердит, что вчера ночью вы получили черепно-мозговую травму и, следовательно, ваши показания не могут быть доказательством на суде. Полицейские даже не имели нрава допрашивать вас до того, как…

— До того, как вы решили поболтать со мной? — перебила его я.

— До того, — невозмутимо продолжал Сабо, — как вы не выспались хорошенько и у вас не появилось время все как следует обдумать.

Голос его окреп.

— Я не могу допустить, чтобы обо мне поползли нелепые слухи. По меньшей мере ваши обвинения можно назвать надуманными и странными. В худшем случае это клевета. Я не могу этого позволить. Я известный бизнесмен. У меня есть друзья не только в Манчестере, но и среди всех производителей гобеленовых тканей. Меня уважают. У меня есть влияние, связи в местном правительстве — а там сидят важные люди. Если ваши слова станут достоянием гласности, они причинят мне вред, большой вред. Я лишусь своего положения, уважения… Мне конец!