Виктор Пронин - Высшая мера

- У нас тоже все есть, - сказал Кандауров. - Саша, ты как… Выпьем за знакомство? У тебя когда-нибудь была такая красивая женщина?

- Будет, - проворчал Юферев.

Официант принес шампанское и осетрину.

К столику подошел парень от того самого стола, от которого Кандауров пригласил Наташу, и остановился в нескольких шагах.

- Она подойдет через пять минут, - сказал Кандауров. - Годится?

Парень склонил голову, удалился, так и не произнеся ни единого слова.

- Твои ребята? - спросил Кандауров.

- Эти? - Наташа удивленно посмотрела на него. - Конечно, нет. Случайная публика.

- Совсем случайная?

- Сегодня познакомились.

- Но у тебя наверняка есть постоянная свита?

- Конечно! Как и у каждого приличного…

- Понятно. - Кандауров не стал дожидаться, пока Наташа найдет нужное слово. - Не обижают?

- Смотря что иметь в виду.

- Если обижают… Намекни.

- Разберешься?

- Немедленно.

- Они крутые ребята, - неопределенно улыбнулась Наташа.

- А о нем ты ничего не слышала? - спросил Юферев, указывая на Кандаурова.

- Слышала, что он хозяин этого заведения.

- Значит, ты его совершенно не знаешь. Проверь. Дай телефон, адресок… Если они захотят разобраться с Костей… Сразу все станет ясно. - Юферев придвинул к Наташе салфетку и положил рядом ручку. - Давай, - сказал он. - Сказанное слово - это кирпич в стене.

- Ты так думаешь?

- Уверен.

- А мне больше нравится кирпич в свободном полете, - задумчиво проговорил Кандауров.

- Мне тоже, - сказала Наташа и, взяв ручку, быстро набросала несколько цифр. На секунду рука ее задержалась в нерешительности - стоит ли писать адрес. - Нет, на первый случай этого вполне достаточно, - сказала она. - Давайте на посошок… Мне пора. Надо же соблюдать хоть какое-то приличие. До скорой встречи! - сказала Наташа, поднимая бокал с шампанским.

На следующий день около одиннадцати утра в кабинете Юферева раздался телефонный звонок.

- Привет, Саша, - услышал следователь голос Кандаурова. - Скажи, на Ульяновской улице твои ребята работают?

- Нет, а что?

- Значит, ничего не знаешь… - Голос у Кандаурова был непривычно печален, даже с какой-то обреченностью. - Полчаса назад я позвонил по телефону, который дала Наташа.

- И что?

- Значит, ты все-таки ничего не знаешь… Она убита.

- Наташа?!

- Она убита. Представляешь… А я почти втрескался. Так долго не влюблялся, так долго… Лет десять, наверное, а может, и больше.

- Подожди… Как убита?

- Ножом по горлу. От уха до уха.

- Так, - сказал Юферев, тяжело опадая в кресле. - Ты уже был там, в квартире?

- Менты не пустили. Но тебя пустят. Не надо было мне вчера к ней подходить.

- Мы бы все равно на нее вышли.

- А не подойди я к ней, не влюбился бы.

- Ты заметил, какая у нее помада?

- Красная.

- У нее привычка - брать губами уголок салфетки, - сказал Юферев как-то некстати.

- К чему это ты?

- Она была в доме Апыхтина в день убийства.

- Это доказано?

- Да. Экспертиза подтвердила. Помада совпала. Я вчера прихватил со стола ее салфетку.

- Хорошо… И что из этого следует? - уже с раздражением спросил Кандауров.

- У вас в любом случае не было бы счастливой жизни.

- А кто тебе сказал, что я стремлюсь к счастливой жизни?! - заорал Кандауров, уже не сдерживаясь.

- Все к этому стремятся, - ответил Юферев, нисколько не задетый тоном Кандаурова.

- И ты тоже?

- И с тем же успехом. Я выезжаю. - И Юферев положил трубку.

Апыхтин сошел с самолета в аэропорту Шереметьево в том же состоянии легкости и какого-то душевного подъема.

Что-то произошло с ним и происходило постоянно, он совершал странные действия, сам при этом нисколько не удивляясь, не готовясь к ним, не затевая этих действий.

Он был трезв, давно трезв, пить не хотелось. Даже на Кипре в последние дни единственное, что он мог выпить, так это стакан холодного сухого вина, да и то не для хмеля, а из желания утолить жажду.

Выйдя на плошадь аэропорта, он некоторое время стоял, подняв голову, снова, как на Кипре, ловя лицом жар солнца. А потом, не сознавая странности своего поступка, прошел к автобусу и сел где-то в середине салона у окна, хотя минуту назад даже не думал об этом. Если бы кто-нибудь из прежней его жизни увидел Апыхтина в автобусе, то был бы немало удивлен - самое естественное для него было бы подойти вон к тому серебристому «мерседесу», бросить сумку на заднее сиденье, а самому устроиться рядом с водителем. Но сейчас это не пришло ему в голову, он поступил как какой-нибудь несчастный турист, купивший на последние два доллара тапочки для жены и маечку для дочки.