Наталья Андреева - Королевы умирают стоя, или Комната с видом на огни

– Ну и как?

– Да считайте, что никак. Если бы мы искали какогонибудь маньяка, этого Шацкого можно было бы сажать сразу, потому что он очевидный псих, но «бытовуха» – это не про него. Зуб даю.

– Почему?

– Типаж неподходящий. Ну, начнем по порядку. Первонаперво я побеседовал с матерью Шацкого, а уж потом побывал в богемных кругах, где он вращается. Так вот: родился Станислав Шацкий тридцать два года назад от неизвестного папаши и был привезен матерью в трехкомнатную коммунальную квартиру, где и прописан до сей поры. Шацкая со слезами рассказывает, как привезла туда сыночка из роддома, хотя врачи долго уговаривали ее отказаться от ребенка. Сама Шацкая любит выпить, судя по всему, и родитель ребенка насчет горячительных напитков был не промах, вследствие чего Стас получил в наследство целый букет разнообразных болезней. Мать о нем так и рассказывает: не когда он первый раз сел, когда пополз, когда пошел впервые и заговорил, а когда вылечили одну болячку, когда другую, а когда занялись третьей. Вся его жизнь с младых ногтей – это история болезни. Шацкая изза этого постоянно работала в различных медицинских учреждениях то санитаркой, то нянечкой, то в районной поликлинике в регистратуре. А по утрам, поднимаясь чуть свет, шла мыть подъезды. Денег не хватало, и почти все они уходили на лекарства для Стасика. Правда, последнее время сын стараниями Австрийской дает ей много денег, но Шацкая настолько привыкла к тяжелой работе, что попрежнему встает в шесть утра и идет мыть полы. Кстати, она не верит, что деньги, которые дает ей сын, – это надолго.

– Не о ней сейчас, Гена, – мягко напомнил Ехин.

– Есть! Так вот: сначала мальчика вообще признали дауном, потом та же медицина сделала вывод, что ребенок никогда не будет ни ходить, ни даже сидеть. Диагноз ДЦП, то есть детский церебральный паралич. В него влили в детстве такое количество лекарств, что не приходится удивляться, что Шацкий стал не от мира сего. Он же столько раз был одной ногой в могиле! Я так и не запомнил всего, что рассказывала его мамаша, от этих медицинских терминов просто голова кругом идет! Понял только, что Стасик далеко не сразу, но всетаки постепенно начал коекак передвигаться. Вопреки прогнозам врачей. Потом, конечно, проявились и другие болезни, и началось! Опять анализы, больницы, санатории. Я же говорю, что у него не жизнь, а сплошная история болезни! В школу ему врачи долгое время не разрешали ходить, Стас получал знания по программе индивидуального домашнего обучения. Учителя на дом то ходили, то не ходили. Сам Стас каждый день таскался в библиотеку, которая находилась в его же доме на первом этаже, и читал все без разбору, пока один жалостливый человек не подарил ребенку краски. Вот тогда Стасик словно проснулся, как говорит его мать, и даже болеть стал гораздо реже. Словно в этом чахлом теле включились какието неведомые ресурсы. Он вылез из постели, твердо встал на ноги, а потом вполне самостоятельно добрался до ближайшей к дому изостудии. Там к больному ребенку отнеслись с пониманием, взяли его на курс почти в середине года и даже подарили все, что необходимо начинающему художнику. Ну, там масляные краски, кисти, мольберт…

– Наверное, сразу признали большой талант?

– Как раз нет, просто пожалели мальчика. Я заглянул в эту изостудию, она до сих пор существует, правда, уже на коммерческой основе. Ею руководит пожилой художник, который Шацкого хорошо помнит.

– Хвалит?

– Ругает. Говорит, что вместо благодарности парнишка комуто из педагогов заявил, что все у них в школе бездарная мазня, а он, Стас, гений и сам всех может поучить, как писать картины, только все равно его откровения местной публике как мертвому припарки. Дедок до сих пор брызжет слюной и жалеет, что когдато пригрел змееныша. Так и отзывается о Шацком: змееныш.

– Что, профессиональная зависть?

– Ну, старый художник говорит, что если уж быть объективным и отбросить прочь старые обиды, то в Шацком действительно чтото есть. Но какаято поразительная небрежность во всем, а, главное, снисходительность портит впечатление. Сами судите: дают всем одинаковое задание, один ученик, старательный и прилежный, часами корпит, чтобы изобразить глиняный горшок, день упирается, другой, третий… А тут приходит страшенный, постоянно сморкающийся в грязную тряпку пацан, ставит рядом мольберт и за какойто час несколькими мазками схватывает одному ему понятную суть этого горшка и тут же бросает недоделанную работу. Старичок жалуется, что много раз уговаривал Стаса закончить хоть один рисунок, сделать работу целиком, и тогда он бы мог отдать картину на выставку.