Юлия Алейникова - Ей прописали смерть

Отец Вютриха – военный инженер в отставке, грузный, седовласый, с четкими, тяжеловесными чертами лица, – показался Володе человеком замкнутым, нелюдимым, и отчего-то он решил, что родители Вютриха прожили столь долгую совместную жизнь лишь по причине большой профессиональной занятости главы семьи. Вряд ли Вадим Николаевич Вютрих, вышедший в отставку в звании генерала, слишком много времени проводил в кругу семьи, и еще Володя решил, что личность Вютриха-младшего формировалась исключительно под влиянием матери. Изысканность в одежде, подчеркнуто галантные манеры, умение обходиться с женщинами – все это свидетельствовало о большом влиянии Виктории Вениаминовны. Интересно, каким бы стал он, Володя, если бы рос и воспитывался в этом богатом, элегантном доме, наполненном книгами, картинами, дорогими безделушками? В котором наверняка постоянно велись разговоры об искусстве и литературе, бывали интересные люди, размышлял лейтенант Сидоров, сидя в гостиной на старинном с завитушками диване и с любопытством оглядывая комнату. Никто из его знакомых так не жил, и до сих пор ему не приходилось бывать в таких хоромах. Только по телевизору видел в старых детективах еще застойных времен, в таких квартирах обычно проживали либо барыги, либо известные профессора.

– Вот Сашенькины альбомы, – подошла к дивану Виктория Вениаминовна. – Тут и школьные, и детские. Есть и институтские фотографии. А зачем вам все это? – присаживаясь рядом с Володей, спросила она, раскладывая альбомы на овальном красивом столе из какого-то редкого желтого дерева.

Кажется, такое дерево называется карельская береза, вспомнил Володя слышанное или виденное где-то.

– Мне кажется, с альбомами в руках вам будет легче вспомнить, не стал ли кто-нибудь из приятелей вашего сына фармацевтом или, может быть, химиком.

– А при чем тут фармацевты? – впервые вступил в беседу генерал Вютрих, до этого молча сидевший в кресле в дальнем углу комнаты и настороженно, с едва скрываемым раздражением смотревший на незваного гостя. – Ему голову разбили, или я что-то не понял?

– Вадим! – возмущенно вскинулась Виктория Вениаминовна, глядя на мужа горящими, полными слез глазами.

– Мы ищем преступника, – сдержанно, стараясь щадить чувства сидящей рядом удивительной женщины, проговорил Володя. – И у нас есть версия, что это преступление может быть связано с работой вашего сына.

– При чем здесь фармацевты? Он не в аптеке работал, – продолжал изливать на лейтенанта едва сдерживаемое неудовольствие генерал Вютрих. Володе даже стало казаться, что в углу, где сидит генерал, воздух посверкивает от крошечных искорок. – Что вы дурью маетесь? Бомжей надо было перетряхнуть, пьяниц и наркоманов. Фармацевтов они ищут! Следы аскорбиновой кислоты, что ли, на трупе обнаружили? – зло барабаня пальцами по подлокотнику, выплюнул генерал.

– Вадим! Владимир Григорьевич выполняет свою работу, и, я думаю, в наших интересах ему помочь, – на этот раз строго, даже жестко проговорила Виктория Вениаминовна и взглянула мужу в глаза долгим твердым взглядом.

И тон, и негромкий голос, и взгляд подействовали на генерала. Он шумно выдохнул, поджал губы, взял с соседнего маленького круглого стола газету и демонстративно в нее уткнулся, а спустя десять минут и вовсе вышел из комнаты.

– Не обижайтесь на него, Владимир Григорьевич, – тихо сказала Виктория Вениаминовна, когда муж вышел из комнаты. – Он очень глубоко переживает гибель Саши, но не умеет горевать свое горе. Это ведь тоже наука. А Вадим всегда был человеком действия. Он хочет, чтобы кого-то наказали, немедленно. Хочет винить кого-то, чтобы хоть часть его боли передалась другим. Не обижайтесь.

– Нет, нет. Все в порядке, – поспешил заверить ее Володя, чувствуя, что все больше и больше подпадает под влияние и очарование этой женщины. У него даже возникло глупое, необоснованное чувство зависти к покойному Вютриху, которому посчастливилось иметь такую мать. Но он тут же одернул себя. Потому что, во-первых, посчитал это предательством по отношению к собственной матери, может, и не такой изысканной, как Виктория Вениаминовна, но уж точно не менее заботливой и любящей, а во-вторых, потому, что подобные мысли были глупы, бессмысленны и недостойны. Он не маленький обиженный ребенок, а взрослый мужик, и завидовать чужой жизни, тем более так рано оборвавшейся, просто жалко и отвратительно. Надо не другим завидовать, а свою жизнь строить достойно и правильно. На этом Володя философские размышления закончил и приступил к изучению альбомов.