Алина Егорова - Колдовской оберег

– Нет ли у него особых примет? – спросила Семирукова. Она подумала, что Бугров подходит под описание актрисы.

– Да, шрам на затылке в виде зигзага. Ровный, будто нарочно сделанный.

– Нужно предъявить его фото для опознания Недорез и Леванцевой. У меня для вас новость, Михаил. Нашлась Леванцева. Все это время она, опасаясь преследования человека, напавшего на нее на пустыре возле Яхтенной улицы, пряталась в поселке Серово, в доме своей бывшей сокамерницы. Девушка одумалась и пришла с повинной. Она призналась, что поменялась документами со своей дальней родственницей, ныне популярной актрисой Юлией Недорез.

– Я все поняла, – сказала Юля, явившись к Семируковой. – Нельзя прожить чужую жизнь. После того, как я бросила оберег и у него откололась голова, со мной стало что-то происходить. Как будто мне подменили мозги. Я стала думать. Если бы я изначально думала, то стольких проблем смогла бы избежать! Я бы ни за что не стала жить по чужим документам, не попала бы в такие передряги и Плюшев тогда бы из-за меня не пострадал.

Я нечаянно его убила. Так само получилось – я целилась оберегом в одного, а попала в другого. Выходит, это не самооборона, как учил меня адвокат? Ведь Плюшев на меня не нападал, а наоборот, защищал.

Понимаю, что меня за это ждет наказание, но я в последнее время столько думала, что мне кажется, если я всего не выскажу, моя голова расколется, как раскололась она у керамической куклы.

И еще. Я была сегодня в больнице у себя, то есть у нее – у Сашки Леванцевой. Мы обо всем с ней договорились и поменяемся снова.

– Как это поменяетесь снова? – удивилась Семирукова. Девушка заметно изменилась – у нее улучшилась речь, из облика исчезла прежняя карнавальность, так что прогресс налицо, но вот это ее легкомысленное «поменяемся снова», путало все карты – оно было присуще прежней ветреной Юлии Недорез.

– За семь бед один ответ! – бравировала Юля. – После всего, что случилось, оставаться Леванцевой неприлично.

Юрец ненавидел своих родителей. Отца – за то, что тот ни разу не появился в его жизни и он не знал даже его имени, мать – за беспробудное пьянство, приведшее его в детский дом. Юрец ненавидел детский дом с его фальшиво-участливыми воспитателями, строгим распорядком и отвратительными детьми. Он ненавидел малышню за создаваемый ею шум, ровесников за то, что они были сильнее и, как ему казалось, глупее его. Старших ребят ненавидел особенно – за то, что те постоянно его били.

Макса он ненавидел вдвойне – за собственную зависимость от него и за то, что Макс обращался с ним как с рабом. Бывало, приходилось чистить ботинки своего покровителя и стирать его вещи. Пропитанные потом, засаленные вещи! Макс мог ему приказать все, что угодно: хоть пойти на рынок торговать колготками, хоть просить милостыню. И Юрец слушался. Он не смел и слова поперек сказать, потому что знал, что будет дальше. А дальше ему показали бы на дверь. Не нравится, выход рядом, никто не держит! Юрец, стиснув зубы, терпел. Он знал, что там, за дверью. Там холодный и голодный мир с его звериными законами. В том мире, если у тебя нет и никогда не было ни любящих родителей, ни своего дома, ни денег – ты раб. И лучше быть рабом одного хозяина, чем всего мира. Чтобы сбросить цепи, нужно иметь деньги, большие деньги. Они были для Юрца единственной надеждой и целью всей его жизни. Он верил, что когда-нибудь судьба предоставит ему возможность разбогатеть.

Когда жирный сибарит Осип-Академик сболтнул по пьяни про керамическую фигурку, хранящуюся у его родственницы Юлии Недорез, Юрец смекнул, что это его шанс. До тупых Петровича с Максом ничего не дошло. Куда там им с их колхозными мозгами! Они только языками чесать горазды да водку хлестать. А он сразу сообразил, что к чему, и начал действовать.

Для реализации любого стоящего плана нужны деньги. Юрец не моргнув глазом засадил Максу в спину его же заточку и забрал весь его капитал.

– Собаке собачья смерть! – брезгливо перешагнул он через мертвое тело и навсегда покинул сторожку, служившую им с Максом очередным пристанищем.

На деньги Макса Юрец приоделся, снял квартиру в Корсакове, где впервые за долгое время почувствовал себя человеком. Не нужно скитаться по землянкам, питаться, чем попало, и кому-то служить! По нехитрым подсчетам Юрца, средств у него хватило бы на год, а дальше пришлось бы вернуться к кочевой жизни бича. Устроиться на работу и жить, как все, Юрец не мог. Не привык, не умел ничего делать и не хотел. Работа, по его мнению, была тем же рабством, только в более комфортных условиях. И зачем прозябать в рабстве, когда можно раздобыть дзёмон и жить припеваючи без забот и хлопот?