Джеймс Олдридж - Джули отрешённый

– Давай, Джули, действуй! – выкрикнул кто-то.

Нам не было слышно, что они там кричали друг другу на платформе, но Джули вдруг наклонился над лоханью, ухватил Джо Хислопа за поседевшие пятнами волосы и рванул, да так, что чуть не на фут приподнял его над лоханью. Клок волос остался у Джули в кулаке, а Джо отчаянно завопил от боли и злости, вопль этот не могли заглушить ни джаз, ни песнопения.

– Молодчага, Джули! – вместе с другими орал Том.

На платформе все пришли в смятение, но вот Джо наконец выбрался из корыта. Он вцепился в Джули, которого уже держали его дружки, и мигом сбросил с платформы.

Я думал, Джули тотчас полезет назад. Кое-кто из зрителей подбивал его на это и подзадоривал. Но у Джули вид был такой, словно он свое дело сделал. Он повернулся и, никого не замечая вокруг, пошел сквозь толпу прочь с ипподрома, а его одобрительно хлопали по спине и весело смеялись.

– Я так и знал, что он им этого не спустит, – сказал Том.

– Ничего ты не смыслишь! – крикнул я среди шума и гама.

– То есть как?

То есть Джули возмутился не потому, что насмехались над его верой, а потому, что в это впутался Джо Хислоп. Джули не желал ничьей поддержки, в особенности же поддержки вот такого Джо. Он не желал, чтобы в никому не ведомую, тайную, его одного касающуюся войну вступил и испакостил ее своим грубым шутовством Джо Хислоп.

– Они вмешались! – крикнул я Тому. – Оттого он и налетел на них.

– Во что вмешались?

– Да какая разница?

– Ну, с этой бражки как с гуся вода, – сказал Том.

На своей платформе евангелисты продолжали распевать псалмы, «Веселые парни» знай, наяривали на своих инструментах, дружки Джо все кривлялись, изображая обряд крещения, а толпа по-прежнему изощрялась в непристойных шуточках, порой очень даже забавных.

Но напряжение уже спало. Главным событием дня был Джули: он дал горожанам новый повод посмеяться, посудачить и почувствовать себя оскорбленными в лучших чувствах. Теперь что бы Джули ни сделал, его судили, исходя из его забавного, греховного, постыдного, потешного, шумного отступничества, и, хотя только я один знал, чем оно на самом деле вызвано, у меня не было надежды унять поднятую этим днем волну и зыбь, которые в конечном счете очень ему повредили.

Наши набожные обыватели, противники всякого сектантства, пытались, как это водится в глухой провинции, сделать из Джули посмешище, но его это нисколько не задело – ведь он вовсе не стремился бросить вызов каким-то условностям. Ему просто не любопытно было, что болтают и что думают о нем наши неотесанные мужланы, толстокожие герои и любители поиздеваться над пришлым людом. Он попросту никого в городе не замечал.

Но они-то его замечали. Теперь он постоянно играл с «Веселыми парнями» на танцах. Городские кумушки, великие мастерицы судить да рядить про всякое распутство, уверяли, что Джули пустился во все тяжкие. Однажды меня остановила на улице миссис Дженни Перец, несравненное контральто нашего пресвитерианского хора и жена местного торговца молочными продуктами. Она пожелала узнать, почему я не помешаю Джули вести себя так недостойно.

– Всем известно, что они там себе позволяют на этих танцульках, – сказала она, испуганно комкая белые перчатки.

– А вам тоже известно, что они себе позволяют, миссис Перец? – спросил я.

– Ты прекрасно знаешь, Кит Куэйл, о чем я говорю, – сказала она.

– Нет, не знаю, – заупрямился я, и миссис Перец была возмущена таким невежеством.

Миссис Джойс, владелица кондитерской, которая славилась восхитительными домашними пирожными, как-то в субботу увидела меня на улице, соскочила с велосипеда и заявила, что моего друга Джули надо как следует высечь.

– Ты его друг, – сказала она. – Ты должен его образумить. Он разобьет сердце своей матери…

Я обозлился. Эта Джойс скорее всего никогда в глаза не видала миссис Кристо, и, уж конечно, прежде ее ничуть не заботили ни сам Джули, ни его мать.

– Ну и пусть разбивает, – огрызнулся я. – Вам-то какое дело?

Я знал: не надо бы мне обо всем этом беспокоиться – и старался пропускать такие разговоры мимо ушей, не желая быть духовным стражем Джули. И все-таки не мог я понять, что же с ним происходит. Но всякий раз, как он попадался мне на глаза, мне казалось, он становится все неистовей, все сильней чем-то одержим, и, если верить нашим прежним одноклассникам, которые бывали на танцах, он не просто играл в джазе с «Веселыми парнями», но играл так, словно, малость на этом помешался.