Евгения Леваковская - Нейтральной полосы нет

Вадим молча смотрел на него. Чуть дольше, чем требовалось. В лице Качинского что-то дрогнуло.

— К сожалению, вам придется несколько задержаться с поездкой, — ровным голосом проговорил Вадим. — К еще большему сожалению, мы должны произвести у вас обыск. Вот санкция. Вы поедете вместе с нами… Слушайте, профессор, — спокойно добавил Вадим, заметив по движению руки Качинского, что тот собирается схватиться за сердце. — Вы здоровый человек, оба мы мужчины, и прошу вас, давайте без сцен!

В квартире Качинского была произведена опись коллекции. В спальне, во встроенном шкафу под стопками белья, был обнаружен чемодан, в котором под двойным дном также были найдены иконы.

Когда Вадим после обыска вернулся в управление, Карпухин сказал, что ему много раз звонила жена.

«С Китом беда! — испугался Вадим, но одернул себя. — Кит не баба-истеричка, что бы ни случилось, он будет держаться. Что бы ни случилось, у него жизнь впереди!» «Что бы ни случилось…» Мысль эта расшифровывалась просто: неужели все-таки не простят, уберут из органов?

Он сейчас же позвонил домой, но никто не ответил. Значит, Гали не было дома. О том, что что-то могло стрястись с Маринкой, Вадим запретил себе думать. Да уж о таком сказала бы Галя по телефону и Карпухину.

Вадим посмотрел на часы — день клонился к концу. Долгонько же провозились они с этим обыском, зато результативно. Бабаяну было с чем идти к Булахову. Довольный пошел.

Вадим ничего не ел весь день. Есть ему не хотелось, странная легкость ощущалась во всем теле.

Он только собрался еще раз дозвониться домой, как раздался звонок. Вадим схватил трубку и с ужасом услышал плачущий Галин голос:

— Димушка! — Господи, она никогда так не называла его по управленческому телефону. — Димушка, тетя Ира умерла.

Снег, которого так боялся Громов, первый снег выпал в день похорон. Однако мороз еще не сковал землю, редкие робкие снежинки кружились неуверенно, брезгуя опуститься в осеннюю грязь. Ну что ж, окажись Люба Сычева неразумной, не достойной своего комсомольского билета, может быть, сейчас отчим Громова — не миновать этому типу оказаться когда-нибудь не в роли свидетеля! — уже закопал бы деньги у шитовской калитки.

К выносу Вадим не успел. Первый раз в жизни он использовал свое удостоверение не в интересах службы. Тщетно попытавшись остановить проезжавшие такси простым голосованием, он использовал свои «красные корочки». Попросил поднажать. Услышав адрес — Востряковское кладбище, — водитель поднажал.

От шоссе Вадим почти бежал по залепленной землей, оттого еще более скользкой асфальтовой дорожке. Он вдруг, осуждая себя, почувствовал, что бежать ему трудно, задыхается. Что же это такое? Ведь еще весной ему довелось более пяти километров пробежать вместе с проводником за собакой — и ничего, он только хорошо разогрелся.

Это было, когда они с лейтенантом Галушко выезжали на убийство. С тем самым Галушко, который домогался у капитана Лобачева объяснений, почему прокуроры на зарплате, а адвокат — нет.

Это было вскоре после Майских праздников, когда тетя Ира, как всегда, была у них и Борко через стол ловил ее голос и смотрел на нее молодыми глазами.

Уже в который раз за последние дни с чувством стыда и запоздалого раскаяния Вадим вспомнил телефонный разговор с Ириной Сергеевной, когда она поняла, что он забыл о ее болезни, о больнице…

Все приходит внезапно: сознание собственной вины, которую уже невозможно искупить, боль собственного сердца, которое вдруг заявляет о своей усталости.

Хоронили в этот день не одну Ирину Сергеевну. Вадим заметил за собой: теперь как-то не выговаривалось панибратское «тетя Ира». На темно-рыжей земле под черно-белыми, облетевшими березами Вадим увидел несколько групп провожавших и подумал, что ему надо туда, где меньше народу. Вчера он забеспокоился, что мало будет мужчин, некому нести гроб, а потому особо попросил прийти Корнеева и Никите по телефону велел привести кого-нибудь.

Они все пришли. Держатся вместе, идут тихонько.

Но сколько же людей провожает Ирину Сергеевну! Почти сплошь молодые лица. Ну да, это студенты пришли ее проводить. Есть и пожилые, но молодых гораздо больше. И как же легко плывет гроб на их крепких плечах.

Зайдя сбоку вливающейся в узкую тропинку процессии, Вадим увидел боевые ордена на красной подушке, которую несла незнакомая ему девушка, лицо у нее было строгое и гордое. Вот и гроб, затопленный цветами. Странно видеть такую груду живых цветов в такой предзимний день, под хмурым небом, на кладбище. Принято от века, пора бы привыкнуть, а всегда странные здесь цветы.