Евгения Леваковская - Нейтральной полосы нет

На всякий случай дом, где был прописан Иванов, блокировали, а Утехин с Браславским и двумя милиционерами на машинах выехали на Сиреневый бульвар.

Машины уже стояли у крайнего подъезда дома, когда появился Иванов. Шел он не торопясь, спокойно и не оглядываясь. Около телефонной будки помедлил, порылся в кармане, достал мелочь. Это тоже было понятно: новый дом еще не телефонизирован.

Иванов кончал крутить диск, когда Браславский положил ему на плечо руку и предложил следовать за ним.

Последовал возмущенный вопрос — кто, по какому праву? После краткого ответа «Уголовный розыск» была попытка сбросить руку и вырваться.

— Придется надеть вам наручники, — тихо сказал Браславский. И сумел эти наручники надеть. Пополам, на себя и на задержанного. Утехин был уже рядом, и они под руки отвели Иванова в машину, где его ждали два милиционера. В машине наручники достались уже одному Иванову.

— Наши или зарубежные? — демонстративно осведомился Иванов. — Наши порву.

— Не порвете, — сказал Браславский, закуривая.

На первом допросе Иванов держался спокойно. Вадим сидел с краю и имел возможность внимательно рассмотреть Иванова. Обстановка для него, как видно, вполне привычная. Удивляться нечему — рецидивист. Третий арест, можно думать, будет и третий срок. Крепкий человек. Не трудно поверить, что может убить ножом, — для такого удара требуется сила. Волосы черные, слегка вьющиеся, прекрасная дикция. Отвечая на первые стандартные вопросы, фамилию свою произносит бережно и гордо, словно он ее не от дедов унаследовал, а на аукционе купил. Вообще может произвести впечатление. Да, у такого могут быть «культурные связи», неудивительно, что он и в Третьяковке запомнился. Собой доволен, в себе уверен. Ему следовало бы держаться понезаметнее, не запоминаться, но есть люди, настолько верящие в некую свою избранность, что зачастую не в силах это чувство скрыть. Да, такой хват должен был импонировать Громову. Порода одна — хищники.

Со всею охотой, с подробностями Иванов немедля рассказал о квартирных кражах. Вадим был уверен, что он приписал себе такие эпизоды, каких за ним в действительности и не числилось.

Обычный метод опытного преступника: принять на себя меньшую вину, дабы укрыться от ответа за большую.

Лобачев договорился с Утехиным и Браславским, что на первом допросе они не затронут дела «церковников», то есть ограбления Никольской церкви. По этому делу, переставшему быть «глухим», уже были взяты и дали показания два соучастника, о чем Иванов не знал. (Если б знал, он не явился бы на Сиреневый бульвар.) По тому делу против Иванова имелись серьезные улики, там ему будет нелегко выпутываться. А вот по колосовскому делу против него пока улик мало, поскольку ни Шитов, ни Волкова его не знают, а Громов о нем упорно молчит, взваливая сбыт похищенного на Шитова.

Хотелось бы попробовать подтолкнуть Иванова в этом направлении, пока он не сориентировался, за что задержан, и присматривается к следователям, так же как они к нему. Ну, а у них есть крупный козырь, который Утехин сегодня и выложит.

— Ну, так что вы нам расскажете об ограблении священника в Колосовске? — спросил после разговора о квартирных кражах Утехин.

Иванов с непревзойденной искренностью поднял брови.

— Сроду не вязался с попами, да еще с местечковыми. Что у такого возьмешь? Не епископ!

До сих пор Браславский, как и Лобачев, молчал.

Сейчас он спросил, постучав пальцем по стоявшему на столе видеомагнитофону:

— И в саду у священника не бывал? И проводку не исправлял?

Видеомагнитофон подключили к телевизору. Вот калитка, через которую входил Сантехник, вот выключатель, в котором он копался… Вот провал в ограбленном киоте и темный прямоугольник из-под картины на стене. Вот кадры выхода Волковой и Шитова на место происшествия, путь их обоих, пруд и поиски сумки, слышен шум улицы, автомобильные гудки…

— Какое мне дело до всех этих типов? Кто-то что-то увел, а вам примерить не к кому?

Иванов равнодушно смотрел на голубую выпуклость телевизора. Он отвечал Утехину совершенно невозмутимо. И он был прав, ибо все эти кадры сами по себе трудно поддавались «примерке» к нему.

Но только один Вадим, сидевший сбоку, видел его руки, лежавшие на коленях под столом. Руки он полагал укрытыми, за ними не следил, а они оказались ух как неспокойны. Да и самые первые кадры — калитка, дверь в дом, выключатель — вызвали у него непроизвольную реакцию: кадык резко дрогнул. Он не знал, вероятно, что Громов со своими погорел, он только сейчас об этом догадался и быстро соображал, как ему выгоднее держаться. Но ему определенно не безразличны эти кадры.