Димитр Начев - Неуловимый

А кто напал на Лелю? И почему? Может ли ОН быть человеком, не имеющим ничего общего ни с ней, ни с домом отдыха? Тогда откуда ему известно, где находится ее комната, как можно в нее забраться и так далее…

После обеда я вернулся к себе в комнату, лег на кровать и долго думал, уставившись в потолок. Затем решительно встал. Нужно было действовать, причем не медля, начав оттуда, откуда начал бы Холмс, руководствуясь своей неопровержимой логикой. В нарисованном мной круге имелся человек, которого я не знал к какой группе причислить. Этим человеком был директор дома отдыха. Он был одновременно и нашим, и местным жителем.

Выйдя наружу, я направился к флигелю, где он жил. Он прилепился к зданию одним боком и представлял собой одноэтажный домик на высоком фундаменте из тесаного камня. К входной двери вели шесть ступенек, с которых, как вам уже известно, можно было перейти на выступ, расположенный под окнами первого этажа. Но, разумеется, если быть молодым и ловким. По этим ступенькам я поднимался только один раз — в день приезда, когда ходил к директору регистрироваться. Утром, оглядывая фасад, я испытывал сильное желание взобраться на выступ и попробовать достичь делимого окна, однако меня бы обязательно заметили. Может быть, глубокой ночью, когда все снят, я проделаю этот опыт.

Во флигеле, окрашенном в такой же желтый цвет, что и само здание, было несколько комнат. Я знал, что у директора есть семья — жена, которую я еще не видел, и сын, который, как похвастался однажды директор, работал ассистентом в одном из столичных вузов. Я постучал в дверь, на которой висела табличка с надписью «Директор», и из соседней комнаты услышал женский голос:

— Его нет.

— Спасибо! — сказал я и повернул обратно, но голос остановил меня:

— Идите сюда!

Звучал он немного странно — настойчиво и в то же время тепло. Я смущенно открыл дверь. В большой, хорошо обставленной комнате сверкала никелем инвалидная коляска. В коляске сидела женщина и приветливо смотрела на меня.

— Войдите!

Я вошел, она протянула мне руку:

— Давайте познакомимся. Меня зовут Люба. А вас как?

— Иван. Иван Тихов.

— Значит, вы — Ваньо. Рада нашему знакомству, хотя в лицо я вас знаю. Видела в окно. Садитесь.

Я послушно опустился в кресло напротив коляски. Несмотря на вежливый топ, се слова звучали не как просьба, а как приказ.

— Курите?

— Да.

— Слава богу. Закурите и, будьте добры, дайте и мне сигаретку! Какие у вас сигареты? «БТ»… Очень хорошо.

Я закурил, поднес ей сигарету, щелкнул зажигалкой. Она затянулась, прищурила зеленые, сильно подведенные глаза и заговорщицки улыбнулась:

— Мой муж, дорогой Ваньо, запрещает мне курить, но мы обведем его вокруг пальца. Как выражаются военные, вы — мой надежный щит. Согласны?

— Конечно.

Глаза ее испытующе смотрели на меня. Я ответил ей пристальным взглядом, потом с любопытством оглядел комнату. В ней почти не было вещей — лишь пианино, высокий книжный шкаф, полный книг, и длинный стол возле глухой стены. А также кресло, в котором я сидел, и инвалидная коляска. Больше ничего. Это для того, чтобы она могла свободно передвигаться, — догадался я. Это ее территория, весь ее мир плюс пейзаж за окном. Немного, черт побери!

— Человек ко всему привыкает, — произнесла она, глядя на меня сквозь табачный дым.

Я смутился, словно вор, которого поймали на месте преступления.

— Нет, я не ясновидица, — мягко добавила она, — но знаю, что вы сейчас думаете. То же, что думают все, приходящие ко мне впервые. Мы, дорогой Ваньо, только воображаем, что все мы очень разные, что каждый из нас — неповторимая вселенная, мне как-то попалось подобное выражение, но, по-моему, все это слишком преувеличено. Так как природа отняла у меня свой самый ценный дар — способность двигаться., наблюдательность моя обострилась; по лицам, жестам, интонации я могу определить почти все, что таится у человека в душе. Сейчас вы подумали: се комната — это ее клетка. Немного, черт побери! Так ведь?

— Почти, — я опустил глаза.

— Действительно, почти, потому что в хорошую погоду муж выносит меня в сад, и я езжу в коляске по аллеям… Это не бог весть что., но для меня — много. Правда, природа меняется медленно, и я вижу обычно то, что мне хорошо знакомо… Через тысячу лет эти вершины останутся все такими же. Сколько вам лет?

— Двадцать пять.

— А почему вас называют Профессором?

— В шутку… Я заканчиваю юридический факультет. Мы играем в шахматы со служащим банка Трифоновым, и я называю его доктором Эйве по имени голландского гроссмейстера, и он меня — Профессором. Как вы понимаете, и он — не доктор, и я — не профессор.