Димитр Начев - Неуловимый

— Я читаю и других! — Леля подняла подушку, и я оторопел. Там, притаившись в засаде, ждали своей очереди штук пять книг — мне не было нужды гадать — каких: их обложки были мне бесконечно знакомы — Конан Дойл, Жорж Сименон, Агата Кристи и один болгарский автор, который, по мнению знатока этого жанра критика Венко Христова, пишет хорошо, с чем, однако, лично я отнюдь не согласен.

— И ты все это собираешься прочесть?

— Уже прочла, — устало ответила Леля, зевнула, прикрыв свой красивый рот еще более красивой рукой, и, одним махом откинув одеяло, вскочила с постели. Ничуть не смущаясь моего присутствия, Леля прошествовала в прозрачной ночной сорочке в ванную. Может, я и старомоден, или, как говорят наши студентки, — ретро, но мне не по душе такая фривольность, и я всегда краснею. Но Леля не удостоила меня ни малейшего внимания: в данный момент я был для нее пустым местом. Она захлопнула дверь ванной, пустила воду, и до моего слуха донеслось сперва тихое мурлыканье, а потом громкое пение, заглушаемое шумом воды. Взяв книгу, которую читала Леля, я взглянул на раскрытую страницу. Это была уже последняя глава.

— Вы хотите, чтобы я объяснил? — Пуаро оглядел всех с довольной улыбкой и с тем выражением напускной скромности, которое было мне столь хорошо знакомо. Мы уже перешли в гостиную, и ряды наши значительно поредели.

И так далее… Я очень хорошо помнил содержание романа. Излюбленный прием старушенции мне известен. Как всегда, Пуаро устроит хитроумную ловушку, и голубок, сирень преступник, сам в нее влетит. В свое время, когда мы с капитаном Аидоновым расследовали преступление у Боевой мельницы, я буквально зачитывался Кристи и Сименоном, восторгаясь ловкими ходами Пуаро и Мегрэ, но Андонов безжалостно опускал меня на землю. В романах одно, а в жизни другое. Запомни: преступление может совершить каждый — и самый большой подлец, и самый честный и хороший человек. В криминалистике каждый случай сугубо индивидуален. Я тоже люблю детективы, уважаю их авторов, но, к сожалению, в практике нет шаблона. Так что напрягай свои мозговые клетки, как говаривал Мегрэ, и рассчитывай только на самого себя.

Через десять минут Леля уже стояла передо мной — свежая, подтянутая, с задорным огоньком в глазах:

— Пошли!

Она была в брюках, пуловере с высоким воротом и теплой куртке. Я не понял, что означает это «пошли», Леля коротко добавила:

— А жизнь идет вперед, мой милый! Когда мы вышли наружу, я спросил:

— Куда направимся?

Мне не хотелось идти туда, откуда я только что вернулся, поэтому с облегчением услышал ее ответ:

— Прогуляемся по лесу, заодно принесем и дров для камина. Ты забыл, что сегодня двенадцатый день, как мы здесь? Правда, начался он плохо, но должен закончиться хорошо. Вечером мы усядемся возле камина, и я отдамся тихому невинному занятию.

— Какому?

— Вязанию. Хочу связать тебе свитер. Скоро мы расстанемся, и ты меня забудешь. А при виде свитера ты будешь чувствовать уколы совести.

— Значит, — сказал я, — ты читала книгу о Эдит Пиаф.

— Нет, не читала. А при чем здесь Эдит Пиаф?

— Притом, что каждому своему любовнику она вязала свитер. Это был самый искренний и честный подарок, который она могла им сделать. А, как тебе известно, у Эдит Пиаф было много поклонников. Представляешь, сколько ей приходилось вязать!

— Интересно! — засмеялась Леля.

— Вот я и спрашиваю себя: каким по снегу будет мой свитер?

— Ну и вредина! — воскликнула она и, верная своей странной привычке, приподнявшись на цыпочки, укусила меня за ухо. Я отстранил ее и смущенно оглянулся, Она расхохоталась:

— Не бойся, никого нет. Крысы сидят в своих норах. Как раз в этом у меня не было уверенности, так как я уже успел заметить, что занавеска на окне второго этажа слегка отдернута — вполне достаточно для того, чтобы я почувствовал, что за нами кто-то наблюдает.

Маршрут нашей прогулки был немного странным. Над домом отдыха проходила заброшенная дорога, мы отправились по ней, но метров через триста Леля свернула в лес и, следуя какому-то известному лишь ей направлению, заставила меня взойти на гребень горного хребта, описывавшего дугу над домом отдыха и селом. Лес здесь был мелким и редким: местами хилые дубки, грабы, орешник. Землю покрывал топкий слой снега, неприятно липнувшего к ногам. Там и сям виднелись собранные в кучу сухие ветки, я было направился к одной из куч, но Леля коротко меня одернула:

— Потом!

Мы остановились только тогда, когда вышли на склон прямо над селом.