Богумил Райнов: Ночные бульвары

- Твое дело.

- Хорошо играешь бесстрастность. Все голову ломал, как биографию из меня вытянуть, а теперь безучастного изображаешь.

- Потому что не верю тебе. Одной ложью больше, что толку?

- А чего ты так печешься о правде?

- Потому что она касается тебя. Потому что была бы правдой о Марианне. Потому что готов принять тебя любой, но именно такой, какая ты есть, а не такой, какой тебе взбредет в голову представить себя сейчас, чтобы преподнести мне другую роль назавтра и кто знает какую третью послезавтра ...

- Завтра... послезавтра... Ты что, правда думаешь, что мы сможем пробыть вместе так долго?

- Я вообще об этом не думал.

- Страшно болят ноги, - простонала Марианна. - А то чуть было не поддалась на искушение рассказать тебе одну историю...

- Расскажи и забудешь, что болят ноги.

- Какая отеческая забота. Ты вообще-то о ногах моих печешься или о собственном любопытстве?

- Хорошо, молчи, если хочешь. Только перестань заедаться.

- Молчать... или заедаться. Ставишь меня перед очень трудным выбором. Молчать - разумнее. Но заедаться - забавнее. К тому же улица эта так и кишит воспоминаниями. Ты ее знаешь?

- Знаю ее название. Во всяком случае, одеждой я снабжаюсь не отсюда.

- А я снабжалась отсюда. И с "Елисейских Полей". И с "Матиньон". Уличная женщина вряд ли позволила бы себе такую роскошь. И уже одно это должно заставить тебя задуматься о своей логике.

- Принимаю к сведению.

- В первый раз это произошло совершенно случайно, - сказала Марианна, тронувшись дальше. - Я тогда еще работала статисткой. Просто в тот день работы не было и я слонялась по улицам - глазела на витрины. А когда остановилась перед "Дюрером", услышала за спиной голос:

- Вам это нравится, эти вещи?

Это был один "папаша", как тот, с кем ты меня видел в тот раз, только чуть постарше.

- За кого вы меня принимаете? - отпарировала я. - Просто смотрю, что нынче носят простолюдины.

Он взглянул мне на туалет, а туалет у меня был совсем не от Кристиана Диора, слегка усмехнулся и спросил:

- А вы... Что бы вы хотели носить?

- О, - сказала я, - такой вопрос требует обсуждения.

Через два часа мы вышли с "Ревийон" и поехали на папашином "бьюике". Перед этим ходили еще в два места, и я была еще очень глупа и слишком явно выказывала свою жадность, и если не испугала "папашу", то лишь потому, что бумажник у него был такого калибра, что трудно было нагнать на него страху. Не знаю, нужно ли добавлять, что я стала его содержанкой. Ты доволен?

- Дай мне сигарету, - только сказал Робер.

Марианна подала пачку.

- Так ты доволен или нет?

- Начало многообещающее...

Он зажег сигарету, глубоко вдохнул, после чего прилепил сигарету в уголок рта и вернул пачку.

- А потом?

- А потом то же самое. Быть статисткой - не бескрайнее наслаждение, можешь мне поверить. С самого утра идешь занимать очередь и ждешь, а когда начинают выбирать, то нет никакой гарантии, что выберут непременно тебя, потому что и другие на морду не хуже, да даже если и выберут, то только на два-три дня, а какая усталость, боже мой, и какое занудство, а в конце заплатят тебе по тарифу - как раз за съеденные бутерброды да изорванные чулки. Могла бы проституткой стать, верно, но это вызывало у меня отвращение - менять мужчин по пять раз в день без права выбора, - и я знала, что меня непременно заарканят: и придется тогда относить деньги грубияну какому-нибудь или банде, а самой на крохах пировать, так ведь?

- Сейчас ты говоришь.

- Поэтому история с "папашей" заставила меня взглянуть на другую сторону. Если б она продолжилась подольше, эта история, я бы, может, даже и достаточно разбогатела, и стала бы порядочной, да только "папаша" мой не знал меры - в этих делах, я хочу сказать - и наверняка вообще ни в чем не знал меры, и однажды схлопотал небольшой удар - на счастье, не у меня дома, - а потом прислал открытку, что он на отдыхе и скоро даст о себе знать, но так и не дал, а я, разумеется, в моем положении не могла ждать целую вечность, если не хотела отправиться по ломбардам со своими пальто с Ревийон да другими подарками. Поэтому снова начала свои небольшие прогулки по Фобур-сент-Оноре и разглядывала витрины, и подолгу задерживалась, и ждала, чтобы кто-нибудь спросил: "нравятся ли вам эти вещи?", и после скольки-то дней впустую кто-то действительно меня спросил что-то в этом роде, и это был второй "папаша", правда потоще первого, но с более солидным сердцем и человек продолжительных привычек, так что с ним я провела около двух лет, и он еще с самого начала мне сказал: "Не заставляй меня сорить деньгами на дорогие вещи, которые потом продашь за бесценок", а вместо этого каждый месяц выплачивал мне скромную ренту - такую ренту, какую мы с тобой, как экономно живем эту ночь, могли бы года на два-на три растянуть.