Павел Давыдов - Этюд о Крысином Смехе

Сначала собравшиеся только недоуменно переглядывались. Но когда двое стали одевать на Наполеона смирительную рубашку, раздались испуганные крики, и толпа хлынула к выходу. Через две минуты зал опустел. Последней к дверям добралась леди Гудгейт.

— Какой неслыханный скандал! — зловеще прошипела она и, на мгновение застряв в дверях, скрылась.

Не считая нас с Холмсом, в зале остались только Блэквуды, доктор Мак-Кензи да мистер Наполеон с гвардией. Самый мощный из гвардейцев с отеческой заботливостью зашнуровывал своего предводителя. Затянув последнюю веревку, он легко поднял триумфатора и понес его к выходу.

Наполеон как‑то очень хитро извернулся и, высунув голову из‑под мышки своего телоносителя, крикнул:

— Ватсон, будете в Риме, заезжайте ко мне в Ватикан! Спросите Аттилу — меня там всякий знает!

Двое оставшихся гвардейцев подошли к нам:

— Покорнейше просим простить нас, джентльмены! Этот тип сбежал сегодня из лечебницы Святой Елены, переплыл Темзу и оказался в вашем районе. Нам удалось напасть на его след только час назад. Мы никак не думали, что он поплывет через реку. А перейти ее по мосту у него просто не хватило бы соображения. Псих есть псих. Он уже давно тронулся. Помню, еще под Аустерлицем я и маршал Мюрат… — второй гвардеец вежливо поклонился, — проходили мимо него в тот самый момент, когда ему в голову угодило здорове‑е‑енное русское ядро… И теперь он такой. Но нам пора. Заходите в гости, мы будем вам очень рады.

И, перепрыгивая друг через друга, как бы играя в чехарду, они кинулись к выходу.

Несколько минут мы молчали, пытаясь понять, что же, собственно, произошло. За окнами темнело. Откуда-то снизу доносилось чрезвычайно неприятное чавканье. С галереи свалилась крыса, но, вопреки моим ожиданиям, не разбилась — проломился пол, и крыса с хохотом и грохотом провалилась в образовавшуюся дыру. Чавканье внизу усилилось. Я понял, что схожу с ума.

— Что, Ватсон, вам кажется, что вы сходите с ума? — спросил Холмс, пристально вглядываясь в мои глаза.

— С вами немудрено, — огрызнулся я, сообразив, что хохотала не крыса, а Холмс.

— Не обижайтесь, старина. Я просто хотел вас разыграть. Дело в том, что меня давно занимал вопрос о том, могут ли крысы смеяться. И я решил, что могут. Я даже написал небольшую монографию на эту тему. — И Холмс с гордостью посмотрел на меня.

— Гениально! — устало сказал я, догадавшись, что Холмсу очень хочется услышать именно это слово.

Из темноты, как призрак, возник Квентин.

— Между прочим, джентльмены, — мрачно сказал он, — вы тут развлекаетесь, а дверь в кабинет покойного открыта настежь. И замук валяется у порога. Сломанный пополам. К чему бы это?

— Надеюсь, ничего не пропало? — безразлично осведомился Холмс.

— О боже! — воскликнул Грегори. — Там же должна быть завещанная мне книга! Последняя память об отце!

Переглянувшись, братья бросились вглубь замка. Впереди бежал Грегори, за ним несся Дэниел.

— За мной, Ватсон! — воскликнул Холмс. В одно мгновение он опередил братьев и скрылся за углом.

Я кинулся за ним, но не смог обогнать даже Дэниела. Сзади, не отставая, пыхтел доктор Мак-Кензи, невнятно бормоча что-то на латыни. Мы проносились по темным коридорам, поднимались и спускались по бесчисленным лестницам, путались в переходах, сшибали статуи, рыцарские доспехи и друг друга. Три или четыре раза нас обгонял Холмс, вновь исчезая где‑то вдали. Наконец, запыхавшиеся, все в синяках и ссадинах, мы остановились около распахнутой двери в кабинет Хьюго Блэквуда.

Квентин уже ждал нас.

— А‑а, вы все‑таки пришли, — сказал он, с трудом сдерживая зевоту.

Мимо пронесся Холмс.

— Моя книга! — прохрипел Грегори, пытаясь отдышаться.

— Да, сэр! — торжественно сказал Квентин. — Ее нет, сэр!

Мы ворвались в кабинет. Первое, что предстало нашему взору, были пустые ящики, выдернутые из стола. Кругом были разбросаны бумаги, книги, сигары и всякая прочая мелочь…

Книги «Торжество добродетели» нигде не было.

В дверях появился Холмс.

— Так вот это где… — тяжело дыша, сказал он. — А я искал вас этажом выше!

— И как вам понравилась крыша замка? — мрачно съязвил Квентин.

Некоторое время Холмс тупо молчал. Но не прошло и пяти минут, как он открыл рот и с истинно английским юмором произнес:

— А у вас вся спина белая! — И, сдерживая рвущийся наружу смех, добавил: — Не бойтесь! Через фрак не видно!

И он разразился демоническим хохотом. О чувстве юмора Холмса в Англии ходили легенды.