Павел Давыдов - Этюд о крысином смехе (опубликованный вариант)

– Ах, вы счастливы! – разъярился я. – Ну, тогда получайте!

С этими словами я схватил Холмса за плечи и с силой дернул вниз. Плащ его с треском распался на две половины, а сам он глухим стуком возвестил о своей встрече с землей.

Некоторое время Холмс лежал молча, глядя в серое небо. Потом он перевел взгляд на меня.

– Уотсон, набейте-ка мне трубку, – слабым голосом попросил он.

– А больше вам ничего не набить? – мрачно сказал я, в душе, все же, радуясь тому, что великий сыщик жив.

– Господи! – сказал Холмс, собирая пузырьки и вещественные доказательства в котомку, сооруженную им из обрывков плаща. – Послушайте, Уотсон…

– Не хочу ничего слушать! Какого черта! Я вполне допускаю, что на мосту вы что-то такое нашли, по меньшей мере популярность, но вот что вы хотите разузнать на кладбище? Где Фергюсон?

– Да, – сказал Холмс. – Известно ли вам, дорогой друг, что при каждом кладбище есть сторож и смотрители?

Холмс взвалил на плечи котомку, и мы зашагали вглубь кладбища. Миновав несколько неухоженных заросших травой могил с покосившимися крестами, мы прошли мимо позеленевшего от времен бронзового ангела с одним крылом и свернули на широкую, покрытую гравием аллею. Мне показалось, что я уже бывал здесь. И, кажется, совсем недавно…

– Холмс! – воскликнул я. – Холмс! На этом кладбище похоронен лорд Хьюго Блэквуд! Холмс вздрогнул и оглянулся. Сказать по чести, мне тоже не нравилось такое совпадение, но вздрагивать я не стал – я достаточно надрожался прошлой ночью. По моим расчетам, Холмс должен был обязательно произнести что-нибудь очень умное, но, вопреки ожиданиям, он промолчал, как-то странно посмотрел на меня и еще быстрее зашагал по аллее. Похоже, ему в голову пришла очередная идея, и я был очень благодарен этому гению криминалистики, что он не стал делиться ею со мной.

Наконец, мы подошли к небольшому домику, казавшемуся совсем игрушечным в окружении глыб песчаника. Рядом с дверью к стене были прислонены несколько венков.

– Это здесь, – сказал Холмс и без стука вошел в дом. Я последовал за ним.

Внутри каким-то чудом умещалась кровать, неструганный стол, тумбочка и крохотный камин. За столом сидел лохматый, неопрятный старик и не спеша поглощал неаппетитного вида похлебку из глубокой глиняной миски.

Примерно с минуту он молча смотрел на нас, не думая отрываться от своего занятия. Мы в свою очередь, не отрываясь смотрели на него. Сторож неторопливо закончил трапезу, утер рукавом рот, стряхнул с бороды крошки, после чего засунул посуду под кровать, сел и стал ковыряться в зубах сапожным шилом, Создалось неловкое молчание. Холмс кашлянул.

– Мне нужен Фергюсон… – начал мой друг.

– Который помер от горячки три года назад? Или Генри Фергюсон, которого переехала карета? Или Марк Фергюсон старший, которому на голову упал кирпич? Или Эдгар Кристофер Фергюсон, убитый на дуэли?

– Нет, нет! Мне нужен Огюст Фергюсон, хозяин лавки, что напротив кладбища!

– И вы решили поискать его у меня? Ну, конечно, где же ему еще быть! Эй, Фергюсон! – сторож демонстративно распахнул тумбочку, как и следовало ожидать, совершенно пустую. – А может быть, он спрятался под кровать? Взгляните. Он, наверняка, там. Нет? Ну тогда он, как пить дать, сидит под столом. Это его любимое место.

– Послушайте, – вступил я, пока Холмс доверчиво ползал под кроватью. – Мы вовсе не надеялись найти его здесь. Мы хотели зайти к нему, но лавка оказалась закрытой. Тогда мы направились сюда, думая, что вы знаете…

– Знать не знаю и знать не хочу! – отрезал старик. – Черта с два! И бумага у него паршивая, и чернила разбавленные, и морда отвратительная…

– Кстати, насчет чернил, – Холмс высунул голову из-под кровати. – Не разрешите ли вы черкнуть нам пару строк, записку для Фергюсона: что мы заходили и не застали его?

– И вам чернил?! Все с ума посходили! Третьего дня при ходят Двое: «Дайте нам чернила!» Позавчера забегает какой-то поп. «Чернил – говорит, – не найдется?» Вчера врач – и ему то же чернила.

Я положил на стол шиллинг. Перемену, которая произошла со сторожем, надо было видеть.

– Секундочку, одну только секундочку, джентльмены! Извините, извините, ради Бога! Ах! Ах! – он вскочил с кровати и, неумело кланяясь, протянул Холмсу чернильницу и перо.

Холмс присел за стол и быстро начеркал несколько строк своим неподражаемым почерком. Справедливости ради, надо отметить, что бумага действительно была паршивая. Сложив записку и сунув ее в карман, Холмс встал, поклонился, при этом взгляд его упал на пол.