Дмитрий Дубинин - Искатель. 2004. Выпуск №8

Он умирал долго и мучительно.

Я сдавил его горло (горло, а не ножом в сердце или вилкой в глаз — в том была своя логика. Весы должны были качнуться и выровнять равновесие), а он, пытаясь трансформироваться, желеобразной массой вытекал сквозь мои пальцы. Боролся со всем сумасшедшим упорством, на которое был способен. Но я всякий раз вновь ловил его шею своими клешнями и сжимал, сжимал…

…я сидел и, тяжело дыша, смотрел на тело мсье Ламонта. Оно съежилось. Лежало на полу возле моей табуретки. Картина. Полотно…

Но получилось ли у меня? Получилось ли так, как должно было получиться? Или я был не прав: выдумал какую-то невероятную теорию про равновесие, про возможность обманывать природу?

А потом позвонил лечащий врач Лены: ей стало лучше. Опухоль на горле исчезла. Совершенно исчезла, словно ее никогда и не было…

…сидел рядом с трупом французского иллюзиониста, зная, что во дворе дежурят его широкоплечие гориллы, и совершенно дурацким голосом спрашивал и спрашивал у прерывисто гудящей трубки, а была ли опухоль вообще? Была ли она? Была…

Самое меньшее, что ставили в вину американскому режиссеру Оливеру Стоуну после выхода самого скандального, жестокого, кровавого, провокационного… и тем не менее самого талантливого фильма последнего времени «Прирожденные убийцы», — это вторичностъ. Бездумные убийства; отсутствие цели и морали, а вернее — собственная мораль, не приемлющая каких-либо ограничений; пара влюбленных, вооруженная всеми видами огнестрельного оружия. Все уже было! И с этим режиссер, обычно болезненно реагирующий на критику, не спорил, только уточнял: «В жизни — не в кино».

Посмотреть на изрешеченные пулями тела Бонни и Клайда можно было задешево. Всего-то доллар! Полицейские просчитались: запрашивать можно было в десять раз больше — желающих взглянуть на знаменитых грабителей, прежде чем их укроет земля, все равно нашлось бы предостаточно.

Зеваки выстраивались перед моргом в длинные очереди. В толпе шныряли мальчишки, предлагая купить наскоро сделанные книжечки со стихами Бонни Паркер. Купившие могли здесь же получить автограф на первую страницу — мать Бонни, Эмма Паркер, без устали водила ручкой. Стоило это все тот же доллар. Впрочем, желающие могли дать и больше на благое дело — сооружение надгробия. Камня еще не было, но эпитафию, которая будет на нем начертана, уже сочинили: «Как цветы расцветают под лучами солнца, питаясь свежестью росы, так и мир становится ярче, благодаря таким, как ты». Вполне в стиле Поэтессы Паркер.

Люди входили под мрачные своды морга и медленно двигались по узкому коридору. Вот настежь открытая железная дверь, за ней небольшой зал. На деревянных тумбах два гроба. А в них — те, кто бросил вызов всесильной государственной машине. Такие молодые, такие красивые — «Смотрите, тлен не посмел коснуться их лиц!» — они не могли, не имели права быть законченными негодяями, какими их выставляли полицейские и политики.

— Она прелестна, — шептались женщины. — А как талантлива!

— Машину он водил, как бог! — переговаривались мужчины. — А как стрелял!

— Это любовь, — сходились в главном те и другие. — До последнего часа вместе. Нет, что ни говорите, но это — любовь.

Никто и не спорил. Даже Чарлз Артур Флойд, по прозвищу Красавчик, тоже явившийся в морг, не решался возразить. Хотя он знал о Бонни и Клайде побольше, чем все эти обыватели, и имел об «убийственной парочке» свое мнение. Некогда оно оформилось в его распоряжении, отданном подчиненным ему бандитам: «Эти двое сумасшедших объявились на моей территории. Не давайте им ни еды, ни крова. Если удастся, выведите на них полицию. Они — паразиты, и таким не место среди порядочных парней вроде нас».

— Ах, это так романтично! — всплеснула руками старушка в кокетливой шляпке.

Чарлз Флойд хмыкнул и снова ничего не сказал. Скандал ему не нужен, так что лучше промолчать. К тому же, этих дураков уже не вразумить. Газеты печатают стишки Бонни Паркер. Ее фотографии, как и портреты Клайда Бэрроу, не сходят с их страниц. Так, глядишь, национальными героями станут. Еще, чего доброго, кино снимут!

Выйдя из морга, Красавчик сплюнул под ноги и надел шляпу, которую снимал не из уважения к мертвецам, а из почтения к заведению, которое ему когда-нибудь придется снова почтить своим присутствием. Все мы смертны…