Марк Ланской - Незримый фронт

Чем была вызвана авария? Превышением скорости? Наездом? Неисправностью рулевого управления? Кому принадлежит машина? Кто сидел за ее рулем? Какие последствия аварии? Ответы на эти вопросы требовала безопасность городского движения.

Ни в отделения милиции, ни в ОРУД никаких сообщений об авариях на этом участке не поступало. Должно быть, шофер побитой машины добрался до гаража и никому о происшествии не сообщил.

Проверка ближайших автохозяйств также ни к чему не привела. Пришлось организовать поиски по всему городу. И только к концу второго дня по путевым листам удалось установить гараж, в который поздней ночью 27 апреля вернулась машина с правого берега Невы. Нашлась и машина. Все сомнения отпали после первого же осмотра. Нетрудно было доказать, что стекло правой фары вставлено совсем недавно, а крыло тщательно выправлено и закрашено зеленой краской.

Диспетчер гаража недовольно заметил:

— От вас ведь уже приходили.

— Кто приходил?

— Из милиции, не знаю, кто, в штатской одежде. Тоже машину осматривал и справлялся о Челнокове.

Значит, не просто авария, если уголовный розыск заинтересовался, — решил Жуков. Он вторично, еще внимательней осмотрел машину. В кабине, на спице штурвала и на резиновом коврике Жуков обнаружил маленькие пятнышки засохшей крови.

Водитель машины Челноков оказался выходным и Жуков поехал к нему на квартиру. Говорливая женщина, отворившая ему дверь, сообщила, что Сергея дома нет, что к нему приходил какой-то мужчина, который сначала назвался приятелем, а потом оказалось, что Сергей его вовсе и не знает. Они о чем-то поговорили в комнате, потом вышли и Сергей был очень расстроен и даже не посмотрел в ее сторону.

Жуков отправился докладывать начальству.

Филиппов доехал с боцманом до Нарвской площади. Оттуда они пошли пешком. Вид у боцмана был удрученный и Филиппов проникся к нему сочувствием.

— Вспоминай, — посоветовал он, — по какой стороне шли?

— Вроде как по этой.

— Может какие приметы запомнил, — магазин, аптеку, парикмахерскую, — подсказывал Филиппов.

— Парикмахерская вроде как была, — неуверенно припоминал Скоробогатко. — Помню: дома кругом были одинаковые и сворачивали мы направо, потом опять направо… Поднимались так должно быть до четвертого этажа… Еще на дверях почтовый ящик голубой висел, а на нем наклейка, из газеты вырезана «Водный транспорт».

— Наклейка, — обрадовался Филиппов, — это хорошо! Все-таки примета.

— Да, наклейку точно помню. Я еще Фомичу сказал: «Морская душа, говорю, живет».

Они дошли до кварталов однотипных домов, построенных в двадцатые годы, когда началось преображение старой — булыжной и хибарочной Нарвской заставы.

Боцман остановился и стал оглядываться.

— Где-то здесь, но, пожалуй, подальше.

Прошли несколько домов.

— Будем осматривать, а то мимо пройдем, — сказал Филиппов.

Они переходили из подъезда в подъезд, поднимались и опускались по лестницам, но голубого ящика с газетной наклейкой «Водного транспорта» не было ни на одной двери.

Филиппов заходил в конторы домоуправлений, справлялся у дворников, надеясь на счастливый случай. Всем он задавал один и тот же вопрос:

— Не проживает ли у вас такой Матвей Степанович? Фамилию забыл…

В одном доме нашлись даже два Матвея Степановича — сталевар Кировского завода и студент какого-то института. По настоянию Филиппова зашли к обоим, извинились и ушли.

Домов было много. С каждым подъемом лестницы становились все круче и длиннее. Стемнело. Пошел дождь. Боцман вдруг остановился и, сердито сплюнув, заявил:

— Дальше не пойду. Не помню. Весь город все равно не обойдем. Делайте, что хотите.

Филиппов впервые повысил голос:

— Не дури! Слышишь? Нужно найти! Понятно? Для тебя нужно и для нас. Тебе ведь в рейс уходить. Удостоверимся, что ты в четверг весь вечер был на людях и пойдешь на все четыре стороны.

— А если мы не найдем?

— Значит завтра не уедешь.

— Да что случилось-то? Знать бы хоть из-за чего вся заваруха.

Филиппов словно выпалил в упор:

— Бондареву убили. В четверг ночью. Понятно?

Боцман втянул голову в плечи. Его сильное, крупное лицо стало жалким.

Они пошли молча.

Вот и последний желто-белый дом. Дальше потянулись монументальные корпуса новых послевоенных кварталов. Вышли из последнего подъезда. Скоробогатко стоял, понурив голову. Он долго закуривал, — папиросы мокли под дождем и гасли.

— А ты твердо помнишь, что шли вы по этой стороне? — спросил Филиппов.