Георгий Лосьев - Рассказы народного следователя

В топе, несмотря на нотки фамильярности, сквозило нескрываемое неудовольствие. Галаган почувствовал себя бодрее: таким тоном люди следственной профессии говорят, когда подследственный не представляет интереса, так – ординарный случай. Иначе – показное радушие, любезность.

Галаган прочно уселся на стул, заложил ногу за ногу.

– Скажите, что все это значит? И кстати, где мой кучер?

Чекист отложил перо, прикрыл папку.

– Должен вас огорчить: Селянин убит. Очень жаль, конечно. Он нам всем понравился – простак. Но не удалось даже предварительно поговорить: повели на допрос, а он, чудак человек, бросился на конвойного и пытался отнять оружие. Ну и… так и не поговорили. Курить будете? Вот махорка, газета, зажигалка, а здесь – легкий табачишко. Я смешиваю: получается неплохо.

Галаган еле сдержал в себе радость, бурно выпиравшую наружу. Селянин убит! А раз так – начнем с варианта «Козлов».

– Черт знает что такое! Хватают людей по дорогам, убивают! Буду жаловаться и требую немедленного освобождения!

Константинов слушал спокойно, чуть скривив кончик рта в улыбку, с какой смотрят на несмышленого ребенка.

– Будет вам, Александр Степанович! Я еще больше вашего недоволен этим арестом. Просто возмущен был! Понимаете, всю разработку сорвал мне этот матрос-оперком на Кривощековской заставе… Пришлось весь остаток дня и вечер убить на другие преждевременные и недоспевшие аресты. Угораздило же вас так нелепо влопаться!

По спине у Галагана поползли противные мурашки, ноги одеревенели, приросли к полу, стали пудовыми.

А Константинов говорил, говорил и так говорил, будто хорошему другу жаловался на судьбу.

– Поймите меня, Галаган: больше полугода я вас охранял, ограждал от всяких случайностей, связанных с поручениями вашего центра, заботился, точно о родном брате, рассчитывал дать вам еще полгодика попутешествовать… И, вдруг – хлоп! Все насмарку! Позвольте табачок, я сам вам сверну – вы просыпаете… При вашей ненависти к советской власти и при таком образе жизни – арест все равно должен был произойти, но только не сейчас, не теперь. Сейчас – ох, как некстати!

Константинов свернул цигарку и, не заклеивая, подал. Щелкнул зажигалкой и терпеливо ждал, пока арестованный закурит.

– Эк, у вас руки-то!.. Не понимаю: с таким стажем подпольщика – и завалиться! Неужели нельзя было въехать в город с другой стороны? Ведь зимой вы всегда прибывали со стороны Ельцовского бора. Нет, угораздило влезть в заставу! Чертовски неприятная история… Вот перед вашим вызовом я все ломал голову: как ваш центр информировать об исчезновении Козлова? И ничего не придумал. «Утопить»? Нет, неубедительно… «Застрелить из бандитского обреза»? Совсем уж никто не поверит: слишком близки вы с мятежниками, чтобы те до такого дошли, несмотря на ссору… Не знаю, ей-богу, не знаю… Кстати, какая нелегкая вас в Колывань понесла? Ведь любому, мало-мальски искушенному в политике человеку ясно, что на первом этапе бунта кулацкую стихию никакими резонами не убедишь, не остановишь… Знаете, начСОЧ наш даже хотел освободить вас, но после зрелого размышления решили – нельзя! Вы поняли бы, что представляете для нас определённую ценность, что находитесь под неусыпной опекой, и дали бы, грубо говоря, драпа… Вот как все плохо сложилось, Александр Степанович… И для вас и особенно – для нас…

Помолчав, Константинов с совершенно неподдельным унынием спросил:

– Ну, что будем делать теперь, Александр Степанович?

Галаган ответил хрипло:

– Разрешите помолчать. Надо подумать.

– Хорошо. А я закончу постановление о прекращении дела этого остолопа Селянина, погибшего по собственной глупости.

Константинов снова взялся за перо.

Часы за стенкой пробили четверть…

И еще – четверть…

Галаган понемногу приходил в себя… Теперь важно одно: выяснить степень знаний врага: одно дело – агентурные сведения этого люстринового дьявола, другое – прямые свидетельские показания… Есть ли они?

Часы в соседней комнате тягуче пробили два удара. Галаган поднял голову.

– Да… Финита ля комедиа… Кажется, вы человек интеллигентный. Как называется должность, которую вы занимаете?

– Уполномоченный по политическим партиям.

– Ну, тогда все понятно. Скажите, в нашем центре у вас есть свой человек?

– Это же частность, Александр Степанович… Кое-что мы знаем, но многого – нет, не знаем.

Галаган прищурился:

– А хотелось бы?

– Да. Особенно теперь, когда из-за вашей неосторожности приходится раньше времени свертывать всю разработку по вашему сельскому сектору.