Дмитрий Соловьев - Чистильщик

– Уверен?

– Да наверняка. Слишком уж все сходится: убийства – похожи на ритуальные, ящики с оружием…

– Ну, ящики могли быть с чем угодно, – прищурился Глуздырев.

– Ага, – ухмыльнулся Ковалев, – почему-то вместе оказались ящики «с чем угодно» из-под автоматов и «с чем угодно» из-под патронов. Забавное совпадение, не так ли?

– Забавное, но все-таки – совпадение, – упорствовал Василий Иванович. – Я вот тут уже сколько сижу, а проку – шиш да кумыш.

– Ну, – махнул рукой Сергей, – не вы ли меня учили, что главное в нашей работе – терпение, а ищущий да обрящет?

– Вот стервец! – рассмеялся отставной участковый. – На моих же словах поймал! Нам, старикам, вам палец в рот лучше не класть, оттяпаете по самое «не хочу».

– И не говорите!

– Ладно, – посерьезнел Иваныч, – смех – смехом, а с тебя пара как минимум. Держи, – он кинул Ковалеву на колени видеокассету. – Посмотри на досуге. Веских улик нет, а вот косвенных набирается все больше,

– Иваныч, не томи, – воскликнул Сергей, – что там?

– Не торопись, потом посмотришь и сам решишь – что там есть и есть ли что-нибудь вообще. Давай-ка пока по маленькой.

Глуздырев разлил «брусничку». Мужчины подняли стаканы, чокнулись и выпили. Занюхали хлебушком, закусили луком и салом, закурили.

– Знаешь, Серый, я думаю, что стоит еще подождать у моря погоды. Я хоть опером никогда и не был, но нюхом чую – тут можно кое-что накопать. Остужаю что, так это у меня сейчас работа такая, как у адвоката дьявола,

– Какого адвоката? – озадаченно переспросил Ковалев.

– Эх ты, серость, – укоризненно покачал головой Иваныч, – кроме кодекса, поди, ничего и не читал?

– Нет, – огрызнулся Сергей, – еще «Наставление по стрелковому делу, пистолет Макарова» отштудировал от корки до корки. Так что за адвокат?

– Была такая должность в свое время. Когда церковь хотела канонизировать кого-то, причислить к лику святых, выступал на ихней коллегии ученый-богослов, выдвигавший аргументы против канонизации. Если они были убедительны, то не получалось нового святого.

– Ну-ну, – мотнул головой Ковалев, – слабо что-то во все это верится. Святых, хоть выноси, наплодили святые папики.

– Если бы не было адвокатов дьявола, то святых было бы как вшей в тифозном бараке, – серьезно ответил Иваныч. – Однако энциклопедию читать надо.

– Ага, и Рубенса слушать.

– Ладно, права виночерпия я передаю тебе, разливай. А наблюдение продолжать будем, авось и проколются где, ироды не нашего бога.

Только сегодня Виктор более или менее оклемался от мощной дозы скополамина и смог самостоятельно выйти на улицу, пройтись до магазина. Черепашьим шагом, поминутно останавливаясь, чтобы сдержать внезапно накативший приступ тошноты и головокружения.

Он плохо помнил, как добрался домой вечером в воскресенье. Очевидно, даже в одурманенном наркотиками его мозгу все равно сработал тот самый хитрый блочок, именуемый в простонародье «автопилотом», который и привел Виктора к дому. Почти три дня доктор Коренев пролежал пластом. Воскресным вечером, до того как вырубиться окончательно, он успел, поймав краткий миг прояснения, позвонить Татьяне и попросить ее зайти к нему. И все три дня Татьяна, с присущей ее профессии дотошностью и заботливостью – а работала она детской медицинской сестрой, – обихаживала Виктора, поила подслащенной водой, ибо все остальное его организм не принимал.

Сегодня она тоже осталась и сейчас шла рядом, поддерживая Виктора за локоть.

– Так все-таки, что с тобой случилось? – снова спросила она.

– Не знаю, Танюха, не знаю, – слабо ответил Виктор. – Помню, как вышел от пациента, а потом – череда дыр в памяти и навязчивые кошмары. Не знаю.

– М-да, – покачала головой Татьяна, – хорош же ты был, когда я пришла. Вопил что-то, руками размахивал, а потом застывал – я уж думала, что финиш.

– Ну, – через силу улыбнулся Коренев, – ты же меня знаешь. Я ведь к наркоте за километр не подойду.

– Ну, говорил такое, так ведь время-то идет, Витечка. Все меняется, и все меняются.

Коренев тяжко вздохнул. Он вообще-то немного лукавил, говоря, что ничего не помнит. Кое-какие воспоминания о субботнем вечере остались у него в памяти, и благодаря им он мог реконструировать события, но обяснть что-либо Татьяне не считал нужным, заботясь о ее же безопасности. «Меньше знаешь – крепче спишь» – это правило он усвоил в свое время накрепко.