Алексей Макеев: Жертва тайги

Прошла пара томительных тягучих минут. По-прежнему ничего не происходило. Антон почувствовал, что начинает дубеть от холода, и потихоньку зашевелился.

— Замри, мудило! Не двигайся! — шикнул на него Чеботарь.

Не успел он закончить фразу, как над березой что-то громко зашелестело. Будто большая стая крякашей [12] Крякаш — утка-кряква. заполошно пронеслась над ними на бреющем. Антона вдруг обуял какой-то дикий животный страх. Он явственно услышал, как его собственные зубы самопроизвольно пустились в пляс, застучали мелко и дробно. Антон судорожно вздохнул и, вопреки всякому здравому смыслу, крепко зажмурился. Таким вот наивным, нехитрым способом мальчишка, перепуганный насмерть, пытается уберечься от страшного наваждения.

Снова что-то громко зашелестело. Теперь уже гораздо ближе. Но на этом все и закончилось. Ни единый звук не нарушал больше мертвой предрассветной тишины. Какое-то время коленки Антона еще слегка подрагивали, кровь колотила в висках, но с каждой минутой все реже и реже.

«Да, точно, крякаши! — потихоньку засветилось в его мозгах, снова обретающих способность трезво мыслить. — Именно утки! А я тут, как дурак последний, труса праздную?!»

Антон распахнул веки, огляделся и звучно выдохнул. Ни единой неведомой опасной живой твари в пределах видимости, естественно, не наблюдалось.

«Да и откуда ей, на хрен, взяться в этой тайге, давно исхоженной вдоль и поперек?!» — прикинул он.

— Вот же твою мать!.. — жалко проскулил Чеботарь, все еще тупо, по-детски, подливая маслица в огонь, горевший в его душе. — Показался [13] По удэгейским поверьям, если черт «показался» путнику, т. е. позволил себя увидеть, то он уже не отвяжется. Будет преследовать человека до тех пор, пока не сведет его со света. нам, сучий потрох! Все ж таки вылез!..

— Кто показался? О ком ты говоришь? — перебил его словоизлияния Антон, раздраженно сдирая с себя телефонный кабель. — Да я лично никого и не видел.

— Вот и все! Теперь нам хана! Он ни за что нас не отпустит! — не обратив никакого внимания на его слова, продолжил гнуть свое Чеботарь, выдрал руку из-под провода, вдруг истово троекратно перекрестился и запричитал: — Свят, свят, свят!.. Спаси мя, грешного!

Вышло это у него настолько банально, по-киношному, что Антон отвернулся, пряча едкую усмешку, и подумал: «Дает, блин, мужик! Большой театр тут просто отдыхает!»

Освободившись от провода, поежившись, он торопливо засеменил к костру, только теперь ощутив, как капитально успел продрогнуть за время нелепого театрального действа, навязанного мутным мужиком. Антон посмотрел на давно потухшие, залитые ухою угли, и едва сдержал ядреный матерок.

«Вот же подарочек! Теперь же все опять разжигать придется! Ну и поиграл, придурок!»

— Собирайся быстро! — рявкнул над ухом Чеботарь.

Антон вздрогнул от неожиданности, резко развернулся к нему лицом.

— Да никуда я с тобой не пойду! Никуда! Вали один… — вспылил было он, но оборвал себя, наткнувшись на взгляд чужака, полыхающий злобой.

В горле засвербело.

«А ведь он, похоже, малость не в себе. Вон побелел-то как, что твой покойник. Всю рожу сплошь перекосило. Испуг, наверное, так натурально не сыграешь. Или все же можно?.. — Только теперь Антона наконец осенило, и от нового открытия ему совсем поплохело. — Да он же, похоже, больной на всю голову. Совершенно невменяемый. Вот же угораздило с сумасшедшим в тайге схлестнуться!»

— Пойдешь! — с явной угрозой процедил сквозь зубы Чеботарь, зыркнул исподлобья, и его широкие, заросшие ржавой волосней ноздри затрепетали, прямо как у норовистого коняги. — Куда ты денешься! — Он поднял к груди огромные лапищи, сжатые в кулаки, и снова гаркнул на Антона во всю глотку: — Я кому сказал?! Шустряком! Собирайся мухой!

На сборы у Антона ушло не больше пары минут.

Он решил не ерепениться, здраво рассудив: «Лучше этому придурку сейчас ни в чем не перечить. Не надо обострять обстановку. Потом, попозже, я от него все равно улизну. Выберу момент и ноги сделаю. Ему же за мной по тайге все равно не угнаться. Постарше будет лет на двадцать».

Антон кое-как напялил на себя слипшуюся мокрую одежду, небрежно затолкал всю свою амуницию в рюкзак. Тот теперь представлял собой какой-то бесформенный, почти нетранспортабельный баул.

За все это время Чеботарь не произнес ни слова. Он просто стоял в стороне, беспокойно озираясь, нервно потирая руки.

Антон не выдержал, все-таки задал ему ехидный каверзный вопросик, который уже давно крутился на языке: