Екатерина Островская - Сверх отпущенного срока

— Кому и сколько?

— Нашей семье должен.

— Сколько?

— Все.

— Все? А это сколько?

Шамиль не ответил. Взял в руку мобильник, одним нажатием набрал номер и почти сразу сказал в трубку:

— Он у меня. Все нормально.

После чего положил телефончик в карман и произнес:

— Все — это одна жизнь. Всего-навсего.

Дальский попытался изобразить удивление, но сам понял, что получилось плохо. Однако Шамиль вдруг разозлился.

— Думаешь, нам нужны твои деньги? Считаешь, что заплатишь и просто уйдешь?

— Твои люди уже обчистили мои карманы.

— Они взяли себе за работу. Если этого будет мало, я им еще дам. Я — богатый человек, у меня есть банк…

— Знаю, — согласился Алексей. — Тогда зачем тебе залезать в мои карманы? Ты ведь и так берешь, сколько хочешь, из тех средств, которые направляются в Чечню. Неужели думаешь, что ваш президент станет это терпеть?

— С Кадыровым мы договоримся. А если нет, в Чечне будет новый президент.

Дальский промолчал, понимая, что говорить, а тем более спорить с Шамилем на эту тему лучше не стоит.

— Ты, что ли, никогда не брал чужого? Только ты воровал, а мы всегда берем лишь то, что нам надо. Двадцать лет назад мой брат помог тебе стать богатым, а ты кинул его, подло обманул. Потом дал немного денег и решил, что все закончилось. Все закончится, когда мы так решим! В России честный человек не может быть богатым. А ты самый богатый, значит, самый большой обманщик. Один умный человек сказал, что двадцать лет назад, когда в России устроили приватизацию, на поверхность всплыла пена. Вот ты и есть пена. А мы волки. Надо будет — порвем, а захотим — оставим на потом. Тебе не уйти от нас никогда, потому что ты один, а мы — стая. Тебя даже друзья продали…

Шамиль посмотрел куда-то за спину Дальского, и Алексей понял, что они уже не одни в комнате. Обернулся и увидел стоящего в дверном проеме Федотова.

— Ну, что, Максим Михайлович, — произнес заместитель олигарха, проходя в комнату и усаживаясь в третье кресло, — не ожидали увидеть меня здесь? Думали, можно меня оскорблять, унижать, а я все это буду терпеть?

— Вообще-то русский народ унижение терпит безвозмездно, а ты миллиарды компенсации получил за мой один косой взгляд…

Федотов тоже закинул было ногу на ногу, но тут же опустил ее на пол.

— Кто бы говорил о русском народе! — возмутился Борис Борисович. — Затем обернулся к Шамилю: — Шамиль Мурадович, я просто не могу смотреть на этого подлеца! Избавьте меня, пожалуйста, от его колкостей.

— Скоро избавим, — кивнул Шамиль. И обратился к Дальскому: — Если ты думаешь, что отсюда можно убежать, то глубоко ошибаешься — в доме шесть вооруженных человек. Это очень опытные люди.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся Дальский.

Он успокоился немного. Его не убивают, а убьют ли потом, еще неизвестно. Скорее всего, сначала Шамиль будет запугивать, потом явится Паша и тоже будет издеваться. А закончится все банально: прикажут перевести какую-нибудь сумму с личного счета. Сколько: десять, двадцать миллионов? Видимо, больше, если судить по амбициям младшего братца.

— Ты ответишь за все! — злорадно обрадовался Федотов, тоже переходя с бывшим боссом на «ты».

— Я думал, ты уже в аэропорт мчишься, — обронил Алексей. — Когда у тебя рейс на Лондон?

— Что я, идиот? — хмыкнул Борис Борисович. — Ехать в «Шереметьево», чтобы быть перехваченным там твоими людьми? Нет, меня сегодня на машине в Киев отвезут — десять часов неудобства, зато потом из «Борисполя», куда захочу, туда и полечу со своим паспортом Евросоюза. Куплю остров на Мальдивах, судоходную компанию, пару танкеров…

— А может, лучше тебе вернуться на кафедру бизнес-планирования? Твоя должность скромного доцента, вероятно, до сих пор свободна.

— Шамиль Мурадович! — не выдержал Федотов. — Этот гад опять…

Но Шамиль не слушал его — снова набирал номер. Однако на сей раз ему не ответили. Шамиль сбросил вызов и набрал снова. И опять никто не откликнулся. Шамиль положил мобильник на журнальный стол и посмотрел на Дальского.

— Сейчас брат приедет. Он уже в пути.

Но уверенности в его взгляде не было.

Светлана Валерьевна набрала на пульте домофона номер квартиры и, услышав ответ Дениса, сказала:

— Открывай скорее, это мама.

— Ты одна? — спросил сын.

— Да.

Дверь открылась. Светлана Валерьевна прошла в просторный вестибюль. За стойкой консьержа никого не было. Из четырех мониторов камер наблюдения светились лишь два: на первом была видна парковочная стоянка во дворе, на другом — крыльцо, по которому Светлана Валерьевна только что прошла.