Галина Романова - Программа защиты любовниц

А нельзя! Сокрыл от следствия улики, молчи теперь уж до конца!

Хоть бы еще эксперты не проболтались, но вряд ли. Им заботы больше нету, только помни обо всех его просьбах. Надо бы им тортик поскорее купить, подумал он тут же, чтобы он должником у них не числился. Тогда точно обо всем забудут.

— Я не могу ничего сказать, пока не поговорю с ней, — произнес Мельников.

— С ней? Говорить? Зачем?! Протокол допроса подписан. Все и так ясно. Зачем тебе?! А-ааа-ааа, понятно! — Мерзкая физиономия расплылась в довольной ухмылке. — Не терпится ей сцену ревности устроить? Или как?

— Или как, товарищ подполковник. У меня есть кое-какие догадки, хотелось бы найти подтверждение.

— Поделишься? — насторожился он.

Мельников промолчал, настырно рассматривая носы своих ботинок.

И подполковник сразу засомневался в правильности принятого решения.

Вдруг эта сволочь Мельников и впрямь что-то знает такое, что девку эту очистит добела?! Он любит, сволота, в рукаве козыри держать, у них давно это с дружком его практикуется.

— Почему Володин не был на совещании? Игнорирует, умный очень?

— Володина отвезли на «Скорой». Он сознание потерял, — выдавил через силу Мельников, и душа снова заныла по другу.

— Что такое?!

Вот не хватало еще ему! Он на время отпуска исполняет обязанности, и тут такое. Вдруг крякнется Володин, что тогда? Спросят-то с него, скажут, почему допустил до работы сотрудника в болезненном состоянии.

Да ни хрена ему не будет! Он не обязан у них давление перед работой мерить, а переаттестацию Володин не при нем проходил.

— Не знаю, товарищ подполковник. Врачи пока молчат. — Слова давались ему с трудом, вдруг даже завыть захотелось, так дрожало внутри от страха за Володина. — Так можно мне допросить подозреваемую, товарищ подполковник?

— Валяй, — вдруг согласился тот, сам себе удивляясь. — Можешь допросить ее, но особенно не рассчитывай, что мое мнение на ее счет изменится…

Лиза снова, как завороженная, смотрела на медленно раскачивающийся маятник больших напольных часов. Надпись, взявшая в круг тусклую медь маятника, казалась ей написанной кровью. Что там написано? Есть ли ответы на ее вопросы? Их было очень много, этих вопросов, тревожных, суетливых, снующих туда-сюда, как муравьи.

Откуда взялся окровавленный поясок в подвале недостроенного дома молодых хозяев? Как он туда попал? Мог ли попасть случайно? Если нет, то почему там остался? Раз избавлялись от тела девушки, почему оставили такую важную улику?

Главное, кто?

Она нашла исчерпывающую ее любопытство информацию о погибшей в Интернете, слава богу, ее мобильник это позволял. Она пользовалась теперь телефоном крайне редко, только лишь для того, чтобы выйти в Интернет. Все остальное время ее телефон был отключен.

Она боялась, что ее вызовут на допрос. Рано, еще не время, она еще ничего не доказала. У нее нет еще конкретного подозреваемого, она подозревает всех. Еще нельзя покидать стен этого дома, разгадка-то близка…

В Интернете писали, что девушка поскандалила с мужем или подралась, точно не сказано. Он выгнал ее из дома в одном домашнем халатике, или она сама ушла. Муж видел с балкона, как она садится в чью-то машину, но ни марку, ни номерных знаков не назвал. Его арестовали сразу же, как единственного подозреваемого в убийстве жены, но потом, снова вещал Интернет через пару дней, его выпустили, так как в деле появились новые факты. Теперь полиция разыскивает другого человека, возможно, связанного с покойной.

Это ее ищут, сразу сообразила она. Ее хороший знакомый, которому она отдала на экспертизу шелковый поясок от халатика, сдал ее властям. Правда, где точно искать, он не сказал, и никто не знает, а она не станет высовываться, еще не время.

— Вот ты где! — Ей на лопатки легли две горячие ладони, ухо обдало жарким дыханием. — А я тебя везде ищу, ищу!

Она стояла, боясь шевельнуться, не оттого, что боялась хозяйского гнева. Оттого, что ее тут же замутило при мысли о том, что эти самые руки могут оказаться преступными. Они могут быть обагрены кровью ее подруги и еще десятка безвинных жертв. Как, впрочем, и руки остальных обитателей дома, она уже не исключала ничего. И чем больше жила здесь, тем больше все здесь казалось ей странным, преступным, если можно так выразиться.

Хозяева и их любимый гость Казначеев то хохотали до упаду, устраивая вечеринки за полночь. То громко, не стесняясь никого, ссорились, то вдруг принимали молчаливую созерцательную позицию, напряженно наблюдая друг за другом поверх газет или дамских журналов.