Сергей Рокотов - Мне тебя заказали

- Конечно, знаком, Эх, дружище, знал бы ты, с какими людьми я был знаком... С писателями, артистами, музыкантами... А с директором гастронома Гавриилом Михайловичем Лычкиным коротал время в Бутырской тюрьме, куда попал по недоразумению и подлому наговору.

- Кто попал по наговору? - не понял Живоглот.

- И я, и Гавриил Михайлович попали в Бутырскую тюрьму по недоразумению и подлому наговору, - стал втолковывать тупому собеседнику Гнедой. - Это было в восемьдесят третьем году, андроповщина, слыхал? Борьба с коррупцией, всеобщая чистка, возврат к ленинским каким-то там нормам... В те годы некоторые директора гастрономов и вышак получали, вот в какие страшные времена наше поколение жило, дорогой мой братан Живоглот... Ты тогда только начинал свою благородную деятельность, а мы... - вздохнул он, выдавая себя чуть ли не за жертву репрессий коммунистического ада, хотя Живоглот прекрасно знал, что именно в восемьдесят третьем году Гнедой был осужден по сто третьей статье за убийство женщины с целью ограбления и получил за это восемь лет, из которых отсидел всего несколько месяцев, оправданный вышестоящим судом. - Да, хорошо держался Гавриил Михайлович, настоящий мужчина был, царство ему небесное... Всем нам хорошо известный Петя Сидельников хотел его на халатность вытащить, - продолжал Гнедой, - он мог бы, ушлый, падло. Халатность не проскочила, но тринадцать для него тоже очень неплохой вариант. Жаль, здоровьичко подвело, а то бы вышел по амнистии, сейчас бы миллионами ворочал... Нет, молодец, однако, Петя Сидельников... А так-то Лычкин на расстрел тянул, не хуже директора Елисеевского, заслуги никак не меньше... Хотя, конечно, за хищения человека к вышке приговаривать - большой грех, ох, большой... Я вот за иные дела и то до вышачка сильно не дотянул, обидно даже... Глупые у нас законы, Живоглот. Впрочем, не нам об этом судить, наше дело их выполнять либо не выполнять. Это уж на наше усмотрение... Давай еще выпьем... А насчет дела, значит, Лычкину двадцать процентов, по-честному, из уважения к его покойному батюшке, так-то бы и десяти хватило, а то и вовсе можно было бы ничего не дать или девятью граммами отблагодарить. Но это грех, Живоглот, а греха надо по возможности избегать... Гавриил Михайлович был человек благородный, щедрый, делился всегда с нами, советы давал хорошие. И, главное, относился уважительно, не свысока, а это я больше всего ценю... Мы с ним говорили, как интеллигентные люди, о литературе, о музыке, о театре... Хотя вот по части театра не могу сказать, что он мог быть мне интересным собеседником, не очень сведущ... А вот по части поэзии, помнится, он процитировал какое-то стихотворение Гумилева, которое мне было неизвестно... Ладно, - вдруг прервал он себя. - Итак, Лычкину - двадцать, а вместо этого Дмитриева Комар пойдет, он похож на представителя фирмы, морда очень протокольная, сам его опасаюсь... Ну а кто Дмитриева на себя возьмет, это уж ты сам реши, людишки у тебя есть.

- Это лучше Амбала никто не сделает, - сказал Живоглот.

- Пускай, пускай, можно, можно, - согласился Гнедой. - У него ни стыда, ни совести, ни комплексов... Удачная кандидатура. Комару десять штук, у него работа тонкая, ну а Амбалу подкинешь, сколько найдешь нужным, штуки две, от силы три, не больше, ну а остальное... - он развел красивыми холеными руками с золотыми перстнями на пальцах, - в наш общак... По-моему, я правильно рассудил, никто в обиде не будет, ни я, ни ты, ни этот самый Лычкин...

Живоглот и не думал возражать, ибо возражать Гнедому было невозможно. Хотя сам он был не прочь вообще избавиться от Лычкина как от опасного свидетеля. Но раз босс сказал, пусть так и будет...

- Когда должен приехать в Москву этот Дмитриев? - спросил напоследок Гнедой.

- Скоро уже, двенадцатого февраля.

- Так готовьтесь к встрече, готовьтесь. Что вам мешает? Если какие вопросы, звони, помогу. Но постарайся решить все сам, ты парень толковый, я на тебя надеюсь. Ладно, дружище, ступай, пожалуй, я что-то плохо себя чувствую. Люсенька, солнышко, проводи нашего гостя! - елейным голосом прокричал он.

Когда Живоглот вышел на весенний воздух, он увидел, что Амбал выпивает очередную, непонятно какую по счету бутылку "Пльзеня".

- Поехали! - рявкнул он, непонятно от чего испытывая сильное раздражение.

А тем временем Гнедой посадил Люсеньку к себе на колени и стал лезть ей своими холеными пальцами под юбку.

- Вы знаете, Евгений Петрович, этот страшный черный человек с татуировками на руках выпил десять бутылок пива, - вытаращив глаза, шепнула ему на ухо Люська.