Олег Северюхин - Нелегал

Проснулся я от ясно слышимых шагов вблизи меня. Затаившись, я начал всматриваться в сереющий на рассвете лес. Затем я услышал голоса. Недалеко от меня находились четыре или пять человек. Подобравшись поближе, я увидел военных. Одного офицера и трех солдат. Наши, успокоился я, и вышел прямо на них. Офицер с перевязанной рукой, капитан, приказал предъявить документы, а один солдат быстро обыскал меня. Другой солдат в это время держал меня под прицелом винтовки. По их согласованным действиям было видно, что здесь собрались не случайные люди.

Рассмотрев мои документы, офицер спросил, кто я и что здесь делаю. Я рассказал ему свою одиссею, опустив визит к адмиралу Канарису и поездку в мое родовое поместье. Капитан сказал, что он уже слышал о том, как один советский танк новой конструкции разгромил колонну мотопехоты, но попал в засаду и был подбит. А как тебе удалось спастись, - спросил снова капитан. Пришлось разъяснять, что я непосредственного участия в бою не принимал, просто находился в танке на подаче снарядов, и в место моего нахождения не было прямых попаданий. Вытащив экипаж из подбитого танка и убедившись, что они все погибли, я забрал у них документы и ушел в лес, так как заметил приближающихся фашистов. Подъехавшим немцам было не до убитых. Наскоро их обыскав, они зацепили подбитый танк на буксир и увезли в сторону Гродно. К вечеру я вернулся на место гибели танка, похоронил убитых и зарисовал схему их захоронения. Сейчас пробиваюсь к своим.

Рассказ убедил капитана в том, что я говорю правду, но настороженность этой четверки ко мне не исчезала. Для них я был штатский, "шпак", пришедший к тому же без оружия. Вместе они обсуждали какие-то дела, куда-то уходили, не приглашая меня с собой. Возвращались с продуктами, иногда навеселе. Когда я поинтересовался, что мы собираемся дальше делать, создалась такая неловкость, словно я напрямую попросил их выдать страшную военную тайну. До сих пор я даже не знал их имен, но и качать какие-то права у меня не было прав: я был полностью на их довольствии. Но на третий день утром я проснулся один. От костра шел дымок, а моих незнакомых, не знаю, как их назвать, не было. Не было и моих документов. Хорошо, что живым проснулся. Единственное, что мне запомнилось о них, темно-красные петлицы, которые я принял за пехотные. Если это НКВД, то у капитана должна быть эмблема с круглым мечом и щитом на рукаве. Но эмблемы я не видел. Да и по их виду нельзя было определить, что они были в боях.

Надо было идти дальше. Насколько я помнил карту, впереди должен быть город Лида. На восток. Если на северо-восток, то дорога выведет в сторону Вильнюса. От Лиды надо идти на город Молодечно. Затем должен быть Минск, Борисов, Орша, Рудня, а затем Смоленск. Из Смоленска через Сафоново и Вязьму в Москву. Путь предстоял неблизкий. Без документов, без продовольствия. Я даже не представлял себе, как можно пройти этот путь, не встречаясь ни с кем. Придерживаясь дороги, по лесу, обходя населенные пункты, я пошел к линии фронта. Иногда вечером я подбирался к какой-нибудь деревне. С края огорода подкапывал картошки, рвал лук или то, что попадется под руку.

Один раз, когда я копал картофель, отчаянно залаяли собаки, и из дома по огороду был открыт автоматный огонь. Засветили карманные фонари "Даймонд", и за мной была организована погоня. Спас батюшка-лес.

Блуждая по лесу, я потерял ориентировку, и шел неизвестно куда. Остановившись, я сориентировался по деревьям и понял, что опять ушел на запад. Припасов не было, а голод рисовал в воображении то борщи, то гуляши с макаронами и аппетитной подливкой. Однажды я настолько реально представил себе наваристый борщ, что начал реально воспринимать его запах, приправленный дымком. Налицо были галлюцинации, но настолько реальные, что я, не в силах бороться с явным помутнением рассудка, пошел в ту сторону, откуда мог доноситься такой запах.

Пройдя метров пятьсот, я наткнулся на лагерь, в котором находилось человек тридцать вооруженных людей. Все в штатском, но вооружены винтовками, а в сторонке стоял пулемет "Максим". Говор был русский. Я мог произнести только одно: "Дайте поесть". Трехсуточное блуждание по лесу сделало свое дело. Я с такой жадностью набросился на борщ и хлеб, что не заметил, как выхлебал целую миску. Я попросил еще, но вдруг мне стало плохо, появились такие резкие боли в животе, что я упал на землю и потерял сознание.

Очнулся я оттого, что кто-то вливал мне в рот что-то очень горькое. Боль в области живота немного утихла, но я все равно чувствовал себя очень плохо. Желудок не сработал от такого количества пищи. Вечером меня поили легким бульоном с сухариками.