Светлана Алешина: Палач в нетерпении

Пенс развел руками:

— Как скажете, шеф!

— Фу, ма, он вышел из игры! — возмутилась я. — За это его стоит наказать, как ты считаешь?

— За что? — искренне удивилась мама.

— Ну неужели ты не понимаешь? Разве можно представить себе двух респектабельных джентльменов, один из которых именует второго «шеф»? Мы ж не в воровской «малине» находимся!

— Нет уж, — резко возразила мамочка. — Ты и так издеваешься над бедным мальчиком! У меня прямо сердце разрывается, когда я вижу, как ты ведешь себя с ним!

— Это кто бедный? — не поверила я своим ушам. — Он бедный?

— Да, я очень бедный, — широко улыбнулся Пенс.

— Ты не бедный. Ты вместилище страстей и порока, — проворчала я. — Но я склоняюсь перед решением сената. Пошли вкушать кофе с булочками.

Наш светский ужин был уже завершен. Я сидела, погруженная в размышления, и голоса мамы и Пенса долетали до меня как бы издалека.

— И знаешь, Сережа, — говорила мама. — Саша совершенно не следит за здоровьем. Ну скажи ты мне, как можно работать без выходных?

— Не к нему, — подала я голос. — И не ко мне. Данный вопрос, ма, адресуй своему возлюбленному Андрею Петровичу.

— Не надо все валить на Андрюшу, — возмутилась мама. — Он не может относиться к тебе как к бездушному роботу.

— «И понравился ей укротитель зверей белокурый красавец Андрюшка», — пропела я. — Ладно, это я сама лишаю себя всех радостей жизни, сама! Мне пришла в голову нездоровая идея аскетизма… Кстати, Пенс, Подл и Грязнер — это из Тома Шарпа?

Мой плавный переход к двум «голубым» из нашего списка моих собеседников несказанно удивил. Мама вообще о Подле и Грязнере ничего не слыхала и теперь таращилась на меня в изумлении, а Пенс с трудом понял, о ком я говорю.

— Не знаю, — честно признался он. — Я этого твоего Шарпа не читал.

— Кто дал им эти клички, ты тоже, наверное, не знаешь? — спросила я со слабенькой надеждой.

— Когда я с ними познакомился, их уже так называли. А я не особенно интересовался, кто их так обозвал.

— А вот и зря, — сказала я.

— Почему это меня должно было заинтересовать?

«Потому что человек, пишущий наши «нетленки» Тане Борисовой, и человек, назвавший двух «амантов» именами героев «Покер-Хауса» очень и очень похожи, — подумала я. — Ладно, разберемся».

— Так, — произнесла я вслух, — интересно ведь. Подл и Грязнер… Они действительно скользкие личности?

— Кому как, — неопределенно ответил Пенс. — Мне они показались довольно неприятными.

Я снова углубилась в изыскания, вчитываясь в краткие характеристики моих «героев».

Надо что-то придумать…

Я встала и прошла в комнату, где мирно помалкивал телефон. Набрав номер Тани, я долго слушала гудки, испытывая неприятное чувство — а вдруг с ней уже что-нибудь случилось?

Конечно, я не очень-то верила в угрозы, но — черт, как известно, у нас большой шутник и любит неожиданности.

Поэтому, когда Таня взяла наконец трубку, я выдохнула с облегчением:

— Слава богу!

— Саша? Что-нибудь случилось?

— Нет, просто ты долго не подходила…

— Я была в душе, — спокойно ответила Танечка. — Так что ты придумала?

— Ты будешь дома в течение вечера? — поинтересовалась я.

— Да, а что?

— Я подъеду?

— Конечно! Когда?

— Около восьми. Тебя устроит?

— Да, буду ждать.

Я повесила трубку. На моих часах было семь, а значит, надо было спешить.

Хорошо, что рядом со мной Пенс со своим мотоциклом!

Уже через полчаса мы были возле Татьяниной двери. Когда мы проходили мимо почтового ящика с цифрой «пятнадцать», я остановилась.

Искушение открыть его и посмотреть, нет ли там нового послания, было огромным. Но куда больше оказалось странное чувство подсознательного страха. Если бы я верила во всякую экстрасенсорику, я бы решила, что наш «друг» оставил там ауру.

— Почему ты остановилась? — удивленно спросил Пенс.

— Не знаю, — ответила я, как зачарованная, смотря на почтовый ящик. — Какой-то маразм, ей-богу! Стою и смотрю на него, испытывая непреодолимое желание сломать его! Слушай, как Таня мимо него ходит?

— У тебя просто психика очень расшатанная, — объяснил добрый Пенс. — Ты внушаемый человек. Надо тебя оберегать!

— Ну конечно, — проворчала я. — У всех нормальная, а у меня расшатанная. У меня скоро от общения с вами разовьется комплекс неполноценности в тяжелейшей форме, и я от него или умру, или позволю ему перерасти в манию величия, чтобы вам было плохо! Ладно, пойдем. Пока приступ не начался…