Сергей Рокотов - Тайны подмосковных лесов

- А Павлик останется один?! - возмутилась Лариса. - А если его убьют?! Мы смоемся, а его убьют! Я его с таким трудом растила, фактически одна, а теперь бросить его на произвол судьбы. Нет, я на это не пойду!

- Хорошо, хорошо. Я ещё раз повторяю - все дело только во мне одном. А для безопасности переедешь к Павлику. И все обойдется, я уверен, просто нужно выиграть время. Я тут привез кое-что, я оставлю тебе денег, а на нашу квартиру пока приезжать не надо. Извини меня, это все стечение обстоятельств. На дачу тем более ездить не надо... Извини...

Он обнял её и поцеловал в щеку. Почувствовав рядом её родное теплое тело, Хряк испытал чувство стыда за свои последние дни, ему стало так жалко эту любящую его женщину, которая только и делала, что бесконечно его ждала. И вот - снова расставание. На сколько? Трудно сказать...

Хряк вытащил из кармана пачку долларов и протянул их Ларисе.

- Спрячь, этого вам надолго хватит.

- Господи, опять шальные деньги? Ты ведь не был дома! Откуда они?

- Причиталось за некоторую работу.

- Хорошо же тебе платят...

- Не жалуюсь.

- А вот я жалуюсь, - опять заплакала Лариса. - Эти шальные деньги разлучают нас, они превращают мою жизнь в ад!

- Ну, не скажи, без денег тоже ад.

- Ладно, Димочка, хватит спорить, делай, как знаешь, а мне пора к врачу...

- Иди, иди, лечись, хочешь - продли путевку, побудь здесь, позвони Павлику, скажи ему, чтобы ни к нам на Мосфильмовскую, ни на дачу он не ездил. Объясни, как можешь. Ладно, радость моя, я поехал, ну успокойся, не плачь, все будет хорошо...

Не в состоянии смотреть ей в глаза, он вышел из санатория и сел в машину. Ему было горько на душе, даже те десять тысяч долларов, которые он оставил ей, мало облегчали его совесть. Однако, сев в машину, он почувствовал себя свободным как ветер. Завел двигатель и помчался в сторону от Москвы. Он понятия не имел, куда ему ехать, знал только, что с деньгами он не пропадет, был убежден, что поступает правильно, так как время его союзник. Тучи сгущались над ним, и необходимо было их разогнать. Бросаться грудью на амбразуру было не в его правилах.

Хряк гнал машину по шоссе, испытывал привычное наслаждение от самого процесса езды, от своей великолепной машины, от хорошей дороги, от весны, от своего прекрасного здоровья и неувядаемой бодрости. Кроме того, он испытывал несколько позабытое ощущение полной свободы ото всего - от быта, от повседневности, он чувствовал себя молодым, несмотря на пятьдесят два прожитых года, полных испытаний и тревог, каждодневного риска, лагерей, скитаний. Только вчера, только сегодня утром ему казалось, что жизнь кончена, и вот - он снова на коне. Под ним прекрасная машина, в кармане немало денег, впереди новые приключения. Он увидел надпись "Симферополь", к которому и вело это шоссе. Туда он и решил ехать...

4.

Стояло жаркое лето 1995 года. Жарок был и июнь, но уж в июле наступило настоящее пекло. Раскаленный асфальт, пыль, выхлоп от машин - все это превращало Москву в сущий ад. Хотелось куда-нибудь к речке, на свежий воздух, к травке, к деревьям. Броситься бы в прохладную воду и плыть, плыть...

Катя сидела одна в московской квартире. Настроение было какое-то странное, неопределенное. Если Андрей Зорич в последнее время был на седьмом небе от счастья, то Катю мучили воспоминания. Ей казалось, что происшедшее с ней в подмосковном домике два с половиной года назад, не дает ей права на будущее счастье. Перед глазами постоянно вставало лицо Ворона, его странный взгляд двумя разными глазами. В ушах постоянно звучала его речь, его признания. И эта записка, переданная через Дмитрия Степановича. Он появлялся и исчезал, словно призрак, но Катя понимала - он не оставит её в покое. Она ведь так и не узнала, кто он такой, какое он имеет отношение к её родителям, а ведь между ними, безусловно, была какая-то тайна. Но как узнать? Спрашивать отца она не могла, ведь он ничего не знал про её приключение, хотя порой, особенно в последнее время ей стало казаться, что он многое знает. Но откуда? Конечно, про её исчезновение он мог узнать и от бабушки, и от дяди Лени, и от Андрея. Но про то, что происходило там, в подмосковном домике, кроме неё никто знать не мог. Андрей тоже ни о чем её не расспрашивал, и порой ей самой хотелось рассказать ему все - ей становилось трудно держать все в себе, она понимала и чувствовала, что между ними возникает недоговоренность, а, соответственно, и какое-то отчуждение. Она знала, что раньше какая-то тайна омрачала жизнь её родителей, а, возможно, и имела прямое отношение к несчастью, унесшему жизнь её матери. Теперь же некая таинственность окружала и её отношения с Андреем.