Сергей Рокотов - Воронцовский упырь

Роман положил трубку, потом пошел в крохотную прихожую, вытащил из кармана дубленки пачку "Парламента", закурил.

"Курить заставляют, сволочи, - подумал он злобно. - Душу им тянут, видите ли. А есть у них душа-то?"

Он выкурил сигарету, разделся и лег под теплое ватное одеяло. День был трудный, но плодотворный, и можно было бы спокойно заснуть с сознанием выполненного долга. Но.., не спалось. Было безумно тоскливо и одиноко. Хотелось выть волком от этого окаянного одиночества. Калейдоскопом проносилась его сорокасемилетняя жизнь...

...Шестьдесят пятый год. В июле Ромка приехал в Москву искать счастья. Ему все равно было, куда ехать, когда умерла от инфаркта мать, а отчим выкинул его на улицу, на следующий же после похорон день приведя в дом молодую жену. Ромке было тринадцать, он был хил и невзрачен, как-то противостоять здоровущему отчиму не мог. А почему он не поехал из Иршанска в столицу Украины Киев, а поехал именно в Москву, он до сих пор не понимает. Может быть, тогда бы его жизнь потекла по другому руслу. Судьба...

Ромке очень жалко было своих зачитанных до ветхости книжек, оставшихся в доме, - Дюма, Джек Лондон, Майн Рид, Жюль Берн, - их ему покупал еще покойный отец. А больше ничего не было жалко, только себя самого. На нем были серые потертые брюки, которые были ему малы, и такой же пиджачок клоунского вида. Он прекрасно знал, что представляет собой жалкое зрелище. И он был страшно стеснителен. В кармане лежало три рубля, ему дала их еще покойная мама, перед тем, как ее увезли в больницу, откуда она уже не вернулась. "Сынок, у тебя скоро день рождения, это тебе на подарок, у меня больше нет. Вернусь, дам еще". Не вернулась. А в свой день рождения, тринадцатого июля, Ромка ехал зайцем в Москву. По вагону разносили пирожки, бутерброды, лимонад. Ромка хотел купить себе пирожок и бутылку лимонада, рванул трояк из кармана, трояк зацепился за крючок от перочинного ножичка, и от него оторвался кусочек. С ужасом Ромка глядел на этот рваный трояк, последнюю надежду... Он дрожащими пальцами протянул толстой разносчице этот трояк, еще на что-то надеясь. "Да он рваный. Не приму, - фыркнула толстуха. - Кусок вон оторван. Мне что, из своих выкладывать за тебя? Давай другие деньги". - "А других у меня нет", - пролепетал дрожащими губами Ромка. "Мое-то какое дело? Твои проблемы", - улыбнулась разносчица золотыми зубами и пошла дальше. До Москвы он ехал голодный, ему страшно хотелось пить, но трояк никто не хотел принимать.

Соседи по вагону жрали жареных куриц, варенные вкрутую яйца, помидоры, огурцы, пили пиво и водку, а он сжался в уголке и старался не думать о еде...

На Киевском вокзале в Москве голод его усилился до кошмара. Резало в желудке, кружилась голова, донимала жара. Он побродил по Москве, впечатления от столицы на время заглушили чувство голода. Но голод опять дал о себе знать к середине дня. Он попытался сунуть свой трояк лоточнице на Киевском вокзале.

"Иди в сберкассу, тебе там поменяют", - посоветовала лоточница. Это обнадежило Романа, и после долгих поисков он все же нашел сберкассу. И вот.., он на улице с тремя новенькими рублями в кулачке. Он чувствовал себя богачом. Он купил пирожков, лимонада, сел на скамейку и с жадностью поел. Потом пошел ночевать на скамейку на Киевском вокзале. Вокзал казался ему чем-то вроде дома... Потом утро, прогулки по городу. Красная площадь, ГУМ, Большой театр - незабываемые впечатления. Но.., трояку пришел конец, И снова наступил голод. Головокружение, рези в желудке, пелена перед глазами... Что-то надо было делать. Но что? Клянчить деньги у прохожих? Он не мог, язык бы у него не повернулся, лучше умереть с голоду. Но это легко сказать. И он на вокзале приметил подходящий широкий карман и залез в него, зная, что толстый мужик положил туда сдачу с червонца, не менее рублей семи. Залез он аккуратно, мужик ничего бы и не заметил, но тетка-доброхотка, шедшая сзади, восстановила справедливость. "Мужчина! - благим матом заорала она. - К вам в карман лезут! Хватайте его!" От мощного удара кулаком в лицо Ромка полетел на асфальт, больно ударившись затылком. "Падло! - гаркнул толстяк. - Падло подзаборное!" И пнул ногой валявшегося на земле Ромку. Слезы обиды брызнули у того из глаз. "Извините, - крикнул он отчаянным голосом, боясь, что толстяк убьет его. - Я есть очень хотел!" Всю жизнь он стыдился этих своих слов, он стыдится их и теперь, в эту бессонную ночь, когда в железном ящичке, стоящем в стареньком серванте, лежат на мелкие расходы тридцать тысяч долларов и он без всякого ущерба для себя может прикурить от стодолларовой бумажки. "Есть хотел - на, жри! - Толстяк поднял с земли кусок какой-то мерзкой гнили и стал совать его в лицо Ромке. - Я эти деньги потом и кровью зарабатываю, а этот щенок шелудивый..." - "Ну, так-то уж не надо, заступилась даже тетка-доброхотка. - Проучили, и ладно. Отпустите теперь. Он свое получил, неповадно будет". - "Щас, да! - ярился толстяк. - Я его накормлю до отвала, а потом в милицию сведу, вы свидетельницей будете.