Анна и Сергей Литвиновы - Исповедь черного человека

— Я думал об этом, друг мой ситный, — романтически проговорил Флоринский, — и знаешь, что я тебе скажу? Мы их обогнали потому, что они все — сытые. А мы — голодные. Вот ты, Радий Батькович, в своей жизни голодал?

— Еще как! Всю войну!

— И я тоже голодовал. И ЭсПэ наш, я уж наверняка знаю, голодал. И в тюряге лубянской, и в лагере на Колыме. И даже Хрущ наш, я думаю, было время, сильно недоедал — хотя, честно говоря, сейчас по нему не скажешь.

— Точно подмечено! — мотнул пьяноватой головой Рыжов.

— И еще: мы, русские, мало того что голодные. Мы, ты понимаешь, все — романтики. Нас тянет куда-то за горизонт, влечет. И ты такой, и я. И Федоров, тот самый внебрачный сын князя Гагарина, Николай Федорович, о котором я вам рассказывал. И ЭсПэ такой. И даже вышеупомянутый товарищ Хрущ. Романтик, прах его побери. Потому мы и летаем. А они — нет. Но ты не волнуйся. Это все пока. Они еще свое возьмут.

« Дорогая Жанна,

Я прибыл и устроился. Тяжело приглашать в место, которого нет на карте, и расписывать прелести города, которого нет. Говорить о пейзаже, о котором ничего нельзя сказать. И о погоде, которая тут тоже никакая. Но на самом же деле, поверь, пожалуйста, мне здесь очень и очень хорошо. Проживаю я со всеми удобствами, а когда ко мне приедешь ты, обещают отдельную квартиру в совершенно новом доме! А главное, если ты окажешься здесь, вместе со мной, я укутаю тебя шелками моей души, я осыплю тебя всеми возможными драгоценностями, я брошу к твоим ногам звезды. Приезжай!»

(Из письма Радия Рыжова.)

Сталинский сокол, любимец вождя, воздушный ас Провотворов и при Хрущеве оставался на коне. В наступившие новые времена он плавно перемещался из одного кресла в другое в Генштабе, штабе ВВС или в Центральном совете ДОСААФ. Добавлялось и золота, и звезд на погонах. Проживал генерал в Доме на набережной, насупротив Кремля, отдыхал на даче в Барвихе. Вот только с семейным счастьем у него не ладилось. Проблемы у него имелись с семьей.

Началось еще в войну. Любимый и единственный сынок, юный ас Коленька, служивший в его же воздушной дивизии, пал в бою, был награжден Золотой Звездой — посмертно. Оставалась супруга Ольга Ивановна, с которой генерал прожил почти тридцать лет. И вот она скончалась около двух лет назад, аккурат перед тем, как Иван Петрович познакомился с Галей и Жанной. Сгорела, как свечка, от рака за два месяца. Конечно, генерал горевал по поводу утраты любимой. Однако настоящий удар постиг Провотворова не в момент Ольгиного ухода и последующих похорон и поминок, а позже, месяца через два. Когда Иван Петрович захотел навести порядок в комнате умершей и в ее бумагах и обнаружил в антикварном бюро, принадлежавшем Ольге, потайное отделение. А в нем — несколько стопок писем, любовно разложенных по годам и перевязанных голубыми ленточками. Вся корреспонденция адресовалась одному лицу — ей. Вся принадлежала перу одного и того же человека. Самое первое послание отправлено было еще до того, как Ольга с Провотворовым познакомилась, а последнее — аж в пятьдесят пятом. Далее переписка прерывалась по причине кончины автора. Его, мужчину, Иван Петрович хорошо знал. То был друг семьи, горячо любимый Провотворовым, Санька Пименов, или Александр Иванович, с которым они скорешились еще на рабфаке и который тоже дослужился до чинов известных, закончив свой трудовой путь заместителем министра.

Стиснув зубы, Провотворов лишь просмотрел корреспонденцию, адресованную супруге. Прочитать не смог, слишком больно было. И без того становилось ясно, что Санька, сволочь, состоял с гадиной Ольгой в долгих, близких и любовных отношениях.

«Целую нежную грудь твою, нежную шею и плечи», — вдруг выхватил глаз генерала из одной цидули, датированной тридцать пятым годом. «Моя жизнь освещается тобой, как солнцем», — говорилось в послании от сорок седьмого. Подумать только! Его, Ивана Провотворова, командовавшего в войну воздушной армией и отдававшего приказы идти на верную смерть или расстреливать без суда шпионов, диверсантов, мародеров и паникеров, его своя собственная родная жена морочила столько лет вместе с ближайшим другом!

Омерзительные письма Иван Петрович собственноручно сжег в эмалированном тазу, в котором Олечка, бывало, варила варенье. Даже до костра на даче не довез. И после этого генерал вычеркнул из своей жизни ушедшую в мир иной супругу. Он перестал бывать на ее могиле и даже не дал денег родственникам жены на починку памятника. Он уничтожил все фотографии бывшей возлюбленной, не пожалел и тех, на которых был рядом с нею. И на фото с сыном вырезал ее, как и не бывало. Потом отдал уборщице — с наказом никогда не надевать в его присутствии — ее платья и шубы. Ольга перестала для него существовать. Но самое обидное, что нельзя было выяснить отношения, посчитаться, поквитаться, набить морду Сане (или даже расстрелять его) и каким-нибудь действенным образом отомстить изменщице.