Сергей Романов - Парламент

— Одна нога здесь, другая — там. Чтобы к обеду матушка уже проголосовала.

Он знал, что его диалог с женщиной был услышан журналистами и уже на другой день в газетах этот «подвиг» будет расписан в полных подробностях. Правда, если ему удастся победить, наверняка кто-нибудь из корреспондентов сделает вывод, что случай с забывшей паспорт женщиной — всего искусный трюк. А если проиграет, то ему лишь посочувствуют: дескать, даже сердобольность и отзывчивость кандидата не помогла ему проникнуть в новый состав думы.

Среди членов партии в штабе предпринимателей, казалось, царила тишина и спокойствие. Лишь помощники носились из угла в угол с набившим оскомину вопросом и в который раз стараясь предугадать, в каком из округов можно рассчитывать на безоговорочную победу.

К вечеру, когда город наполнился песнями загулявшего и самого активного электората, напряжение среди предпринимателей стало возрастать. Это было заметно по тому, как часто партийцы стали заглядывать в буфет. Бобан тоже принес в кабинет Пантова поднос с несколькими тарелками и графинчиком с брусничной смирновкой. Он поставил поднос на стол и сказал:

— А тетка-то оказывается сторонница Сердюкова. Зря я её возил на дачу.

Пантов поморщился:

— Зато человек пять, которые наблюдали за сценой проголосуют за меня.

Он присел на краешек стула:

А если не удастся победить?

— Тогда впору стрелять. Или в себя или… в Сердюкова. — Пантов поднял глаза и, как показалось Бобану, с надеждой и мольбой посмотрел на него, — Закон о моей неприкосновенности перестанет действовать.

— А товарищи, они разве вам не помогут?

— О чем ты говоришь! Какие товарищи! Это же стая волков. Если ты осекся, оплошал, то по законам сильного тебя просто загрызут. Боясь запачкаться, никто не захочет, протянуть руку помощи. О проигравшем просто забудут, потому что там, в новой думе у новобранцев будет своих забот полный рот. Квартиры, машины, зарубежные поездки — кто, кроме них самих об этом станет беспокоиться? Тут, брат Бобан, целая философия…

Он посмотрел на часы: через три минут все избирательные участки должны были закрыться.

— Ну, давай по маленькой — за удачу.

— Ни пуха ни пера! — сказал Бобан.

— К черту.

День выборов Хоттабыча начался не с прихода в помещение избирательного участка, а с того, что он отправил Эдиту в неврологической отделение психиатрической клиники.

Вернувшись из Марфино только за полночь, он чувствовал себя после дальней дороги разбитым и усталым. У него было только два желания: выпить чашку горячего чая и поскорее добраться до кровати. Ему требовалось хоть немного отдохнуть, потому что предстоящий день должен стать ещё более насыщенным событиями чем прошедший. И хотя Хоттабыч, как и все его помощники по избирательной компании, нисколько не сомневался в своей победе — предварительный опрос, который за неделю до выборов провели его статисты и социологи, показал, что спикер опережал всех конкурентов с двойным отрывом, — все же напряжение начинало с каждой минутой возрастать.

Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Фильку и Эдиту, он на цыпочках прошел на кухню, поставил чайник на плиту и направился в свой кабинет, чтобы снять с себя костюм и сбросить с шеи представительскую удавку, как он иногда в шутку называл галстук.

По дороге он заглянул в детскую и увидел внука, который спал, свернувшись калачиком даже не сняв с себя верхнюю одежду. Чуть слышно ругаясь на безрассудную дочь, Хоттабыч снял с мальчика футболку, носки и спортивные штанишки, сплошь облепленные кусками высохшей грязи.

Укрывая Фильку одеялом, Хоттабыч почувствовал в себе какое-то непонятное волнение. Он вышел из детской и, ускоряя шаг, направился к комнате дочери. Эдита не ответила на стук, в дверную щель проникал тускло-розовый свет ночника, и Хоттабыч толкнул дверь рукой.

Из комнаты пахнуло запахом устоявшегося перегара. Около кровати валялось несколько пустых бутылок из под сухого вина и водки. Эдита лежала на спине и, казалось, широко открытыми глазами смотрела в потолок. Даже при слабом освещении комнаты её лицо выглядело мертвецки бледным.

Не на шутку испугавшись, Хоттабыч кинулся к кровати, приподнял безвольную руку дочери и нащупал пульс на запястье. Ощутив слабые удары, он тяжело вздохнул: надо же быть таким впечатлительным!

В то же время Эдита медленно повернула голову в его сторону и улыбнулась:

— Отец! Почему ты не пришел поздравить меня? Все явились к назначенному часу, а тебя не было…