Сергей Бакшеев - Я украду твой голос

Репетиция шла туго. Звучала дерганная неслаженная музыка. Дирижер топал ногами, покрикивал и требовал повторить то один, то другой эпизод. Музыканты нехотя подчинялись, отпуская под нос колкие реплики. Но дирижер их не слышал. Он твердил свое: про непопадание в ноты, сложную партитуру, которую никто не соизволил выучить, расхлябанность и несобранность, время от времени призывая собраться и продемонстрировать высокий класс. Музыканты вновь и вновь тревожили струны, однако какофония отдельных звуков никак не желала выстраиваться в нечто гармоничное и цельное.

Нервно шелестели большие страницы. Марк догадался, что в блокноте у дирижера все звуки записаны специальными символами. Это та самая нотная грамота, которой так и не успела его обучить Софья Леонидовна. Марка несказанно удивило, что звучание целого оркестра умещается на нескольких листах немой бумаги. Он припомнил эти магические символы, виденные у старой учительницы. Ему хотелось разобраться и понять их.

Закрыв глаза, он внимал музыке, которая взлетала со сцены, отражалась, дробилась и вновь складывалась под высоким сводом. Ему нравилось в этом храме музыки. Каждый инструмент в огромном зале звучал ярко и продолжительно. Юноша догадался, что здание специально построено для исполнения музыкальных произведений. Концертный зал, как живой организм, дорожил мелодией, обхаживал ее, придавал мощь и не спешил с ней расставаться. Это удивляло и завораживало подростка. Он понял, что дирижер — это тот человек, который управляет настроением музыки и по своему желанию воздействует ею на слушателей. А что может быть лучше такой власти?

Дирижер Альберт Михайлович Норкин раздосадованно швырнул палочку на пюпитр и хлопнул нотами. Ничего у него сегодня не получалось. Впрочем, как и вчера, и позавчера, и три дня назад. В кои веки у него появился прекрасный шанс: занять место главного дирижера большого оркестра — и все тщетно! Прежний главный дирижер Владимир Поварский, как поговаривали злые языки, ради боевого ордена мотался по фронтам с музыкантами, в результате попал под бомбежку и отлеживался сейчас в военном госпитале где-то на территории Польши. Готовить ответственный концерт ко дню Красной Армии поручили Норкину. Если бы концерт понравился Сталину, то Норкина наверняка назначили бы на почетную должность, а взбалмошного раненого дирижера, наградив орденом, отправили на покой. По слухам, независимый упрямец Поварский уже давно раздражал руководство страны.

И вот, когда всё так удачно сложилось и оставалось лишь с блеском выступить на торжественном концерте, Норкин с горечью осознавал, что на этом его везение закончилось. Он всё сделал как надо: выдернул из эвакуации лучших исполнителей, выбил для них довольствие, соответствующее должности полковника, обеспечил редкими инструментами из госфонда, даже отопление в концертном зале наладил — ну что еще нужно для успешного выступления? А оркестр не звучал.

Норкин, как аккуратный дирижер, всё делал в точности по партитуре. Когда надо — взмахивал палочкой, указывал глазами, тянул подбородок на длинных нотах и демонстративно придавливал звучание ладонью при переходе темпа. Десятки опытных музыкантов следовали его указаниям, но профессиональный слух легко улавливал дисгармонию, а то и явную фальшь. Он пытался это исправить, останавливал оркестр, устраивал разнос то одному, то другому исполнителю, однако семьдесят шесть отличных музыкантов никак не могли исполнить хоть и сложную, но хорошо известную классическую симфонию.

Порой Норкину казалось, что музыканты специально саботируют его команды и играют невпопад. Чем дольше шла репетиция, тем больше он укреплялся в этой мысли. Ну, конечно, они специально всё портят! Они это делают нарочно, назло ему, потому что считают недостойным выскочкой, занявшем чужое кресло. Он слышал злые перешептывания. Кое-кто из музыкантов надеялся сам встать у дирижерского пульта. Взять хоть того же виолончелиста Карамышева. Он достоин, у него много сторонников. Сейчас они завидуют, подначивают остальных и всячески мешают новому дирижеру.

Оркестр репетировал уже пятый день подряд. До концерта оставались только сутки. Завтра вечером Норкина ждал оглушительный провал или, в лучшем случае, серое унылое выступление. Рассчитывать на то, что партийные руководители недостаточно разбираются в классической музыке, не приходилось. На концерте будет присутствовать вся музыкальная Москва. Уж они-то найдут способ выразить свое отношение и довести его до руководства страны. Раненого Поварского могут представить героем, рискующим жизнью ради победы, а осторожного Норкина обвинят в недостатке патриотизма, неумении вселить уверенность в победе, а то и выставят тайным вредителем. Наиболее рьяные обязательно намекнут, что имя то у дирижера арийское, да и национальность подкачала. Тогда жди незамедлительных мер. Черный «воронок» в полночь — и Сибирь лет на пятнадцать.