Юлий Файбышенко - В тот главный миг

Альбина уже карабкалась наверх, он протянул ей руку, и она сказала:

— Спасибо, Иван Христофорович. И за шурф спасибо. Прекрасная работа.

Пока она шла к канаве Хоря, ведя за собой под уздцы лошадь, он смотрел на ее ловкую походку, на высоко поднятую голову в накомарнике с забранным верхом и думал, что эта женщина тоже не кажется ему очень счастливой. Эта мысль отчего-то утешила его. Он сидел на краю шурфа, курил, обдумывая свое положение. Блатные не успокоятся — это ясно, перевес сил на, их стороне, и солдатская умудренная сметка Нерубайлова искала, взвешивала возможности обороны. Первая мысль была: не подведут ли Колесников и Седой? В Чалдоне он не сомневался — солдат солдата всегда выручит. Решение, которое он принял, сводилось к двум основным пунктам. Во-первых, быть все время на людях, во-вторых, спускаясь с гольца на ужин, идти с Колесниковым и Седым.

На поляне, за длинным столом, наскоро сбитым из жердей, ужинали Колесников, Соловово и Пашка, брат завхоза. Нерубайлов сходил к ручью, вымылся и тоже стал есть. От сытной еды стало тепло, уютно, дремотно. Покончив с борщом, он положил на хлеб кету и собирался уже поднести ее ко рту, как вдруг Глист дважды прицельно плюнул ему в котелок и на хлеб и отскочил. Сидевший рядом с ним Шумов оцепенел. Колесников и Соловово онемело смотрели на происходящее. Аметистов злорадно усмехался. От поляны неспешно спускались плечом к плечу Хорь и Лепехин. Вот оно — началось! Нерубайлов шагнул и, прихватив за донце котелок, плеснул остатками борща в лицо Аметистова. Завязалась драка. Сверху от палаток бежали Васька Чалдон и Пашка. Федор и Санька, глядя на драку, растерянно топтались у костра.

Нерубайлов страшным пинком сшиб Глиста и бросился на Хоря.

— Прекратить,— подбегая, кричал Порхов,— немедленно прекратить!

Он ворвался в середину и остановился.

— Вы ранены? — Альбина вытерла кровь с лица Колесникова,

— Упал,— сказал он,— тут вот поскользнулся.

Она проснулась от прикосновения. Не раскрывая глаз, вся еще в вязком утомлении вчерашнего дня, сквозь ресницы глянула перед собой и увидела Порхова. Он сидел над ней на корточках, склонив голову. Пальцы его с неторопливой ловкостью расстегивали застежки ее спальника.

Первой реакцией было промолчать. Тело ее, изнывшее тело сильной женщины, томилось и радовалось тому, что сейчас произойдет. Но потом пришла мысль о том, что она потеряет все позиции, которые с таким трудом отвоевала. Опять вместо разговоров будут команды, опять придется смириться со всем, опять покорствовать даже тогда, когда это невыносимо.

— Прекрати,— сказала она холодно.

Он сразу отклонился и сел на траву. Лицо его напряглось, небольшие, глубоко запрятанные глаза глядели с обидой.

— Ты мне жена? — спросил он.— Или мы уже развелись?

— Не будем продолжать,— сказала она, высовывая руку и застегивая мешок.— Нам с тобой сцены ни к чему.

— Так что же? — спросил он, падая назад, на локти.— Будешь брать развод?

— Там увидим,— сказала она, глядя на смуглую свою руку, коричнево выделившуюся на белом вкладыше спальника.

Он вскочил. Стиснул челюсти и отошел в угол, плотно стягивая тело ремнем. Вот это в нем она ценила. Что бы ни было, а он был крепкий мужик, не слюнтяй, не размазня. Она поймала себя на мысли, что, может быть, даже и хотела, чтоб когда-нибудь он попросил, пострадал, изливаясь в жалких словах. Но тут же поняла, что сама бы этого никогда не допустила. Он был Порхов. Любви больше не было, но унижать его она не позволила бы никому, даже себе самой.

Она вздохнула. Пахло хвоей и недавним дождем. Вчерашний переход вымотал их. Она ехала на лошади и все-таки устала безмерно, как же пришлось остальным? Порхов вышел, и сразу же зазвучал его командный голос, Затопали сапоги, задроботали лошадиные копыта.

Она вновь расстегнула спальник, с трудом заставила себя сесть. Было холодновато, как всегда в тайге на рассвете. Мошкара уже ворвалась в палатку и начинала свое злобное жалящее дело. Альбина вскочила со старой армейской сноровкой, в две минуты собралась. Сапоги плотно сидели на ноге, гимнастерка обтянула грудь. Она сделала несколько упражнений, согрелась и, выскочив из палатки, побежала к ручью. Обмылась и бегом вернулась назад. В палатке она села на скатанный спальник и задумалась. Утро это почему-то напомнило ей сорок третий год, партизанский отряд. После десятого класса она сумела попасть в школу военных радистов. Через полгода вместе с каким-то лейтенантом их забросили на территорию, захваченную немцами. Костры, на которые нм надо было ориентироваться, утонули в сплошной черноте ночного леса. Альбина, обрезав стропы и утопив в болоте парашют, всю ночь брела по лесу, совершенно не ориентируясь и в ужасе думая о том, как на рассвете выйдет прямо на немцев. К утру она дошла до реки и заснула в стогу.