Роберт Пайк - Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между…

— Прошу вас, Джонни!

— Что ж, это уже лучше, чем «О, Джонни!». Несмотря на все, что произошло, мне думается, он мне еще доверяет. Только прошу вас не говорить ему о нашем разговоре. Я поклялся никому об этом не рассказывать. Обещаете?

— Обещаю, Джонни.

— Последние два месяца ваш отец был не очень-то общительным. Я вполне понимаю — по какой причине. Я не чувствовал себя вправе задавать ему вопросы… Скажите, Мери, это дело совсем не продвинулось вперед? Никаких сведений вы не получили с тех пор, как она уехала из вашего дома в Марселе три месяца назад?

— Ничего, решительно ничего мне о ней неизвестно. А ведь она всегда звонила нам каждый день, если уезжала надолго. Каждую неделю писала письма, а сейчас…

— И ваш отец испробовал уже все средства?

— Папа — миллионер. Неужели вы думаете, что он не испробовал всего, что только мог?

— Да, конечно. Я должен был и так это понять. Значит, вы чем-то обеспокоены? Чем я могу вам помочь?

Мери побарабанила пальцами по столу и взглянула на него. В ее глазах стояли слезы.

— Вы бы могли устранить вторую причину его беспокойства…

— Вы имеете в виду меня?

Девушка молча кивнула.

В эту самую минуту Мак-Элпайн предпринял решительные шаги по исследованию одной из важных причин его беспокойства. Он и Даннет стояли перед дверью в номер Харлоу, и Мак-Элпайн как раз вставлял ключ в замочную скважину.

Даннет опасливо огляделся и сказал:

— Не думаю, что дежурный администратор поверил хоть одному вашему слову.

— Какое это имеет значение? — Мак-Элпайн повернул ключ в замке. — Важно только то, что я получил ключ от номера Харлоу. Разве не так?

— А если бы не получили?

— Значит, пришлось бы взломать эту чертову дверь. Если вы не забыли, однажды я уже это проделал.

Они вошли в номер Харлоу и заперли за собой дверь. Молча и методично принялись осматривать комнату, заглядывая во все мыслимые и немыслимые места. Надо прямо сказать, что в гостиничных номерах число мест, где можно что-нибудь спрятать, весьма ограничено. Не прошло и пяти минут, как обыск был закончен, и результат его оказался столь же успешным, сколь и удручающим. В молчании оба смотрели на то, что они выгребли из-под кровати Харлоу, — четыре полные бутылки виски и еще одну, наполовину опорожненную. Они обменялись взглядами, и Даннет выразил общие чувства самым лаконичным образом, воскликнув:

— О господи!

Мак-Элпайн кивнул. Против обыкновения, казалось, он не находил слов, чтобы выразить Даннету все, что он чувствует в связи с крайне неприятной дилеммой, перед которой он сам себя поставил. Он связал себя решением дать Харлоу последнюю возможность участвовать в международных гонках, а сейчас перед ним были самые неопровержимые улики, позволяющие избавиться от Харлоу немедленно.

— Что будем делать? — спросил Даннет.

— Унесем с собой это проклятое зелье — вот что! — Голос Мак-Элпайна звучал резко, а глаза сузились от боли.

— Но ведь он заметит. И притом — сразу. Насколько мы теперь его знаем, первое, что он сделает, вернувшись сюда, это бросится к своим бутылкам.

— Плевать мне на то, что он заметит! И что он может сделать? Тем более, что он может сказать? Не побежит же он вниз кричать: «Я Джонни Харлоу! Кто-то сейчас выкрал из моего номера пять бутылок шотландского виски!..» Нет, он ничего не сможет ни сказать, ни предпринять.

— Конечно, не сможет… Но он будет знать, что бутылки взяты. Как вы думаете, какие мысли возникнут в его голове?

— Очень интересно знать, какие мысли могут возникнуть в голове у начинающего алкоголика? И потом: почему вы думаете, что он придет к выводу, что это дело наших рук? Ведь если бы эти бутылки обнаружили мы, то на него само небо обрушилось бы, как только он вернется. Так подумал бы он. Но небо на него не обрушится, мы не скажем ему ни слова — до поры до времени. Поэтому он придет к выводу, что бутылки у него украл какой-нибудь воришка, возможно, кто-либо из членов команды. Ведь среди команды тоже есть люди, которые способны на мелкое воровство.

— Значит, мы ничем не сможем ему помочь?

— Мы — не сможем… О, будь я проклят! И будь он трижды проклят, этот Харлоу!

— Уже слишком поздно, Мери, — сказал Харлоу. — Я больше не могу водить гоночные машины. Джонни Харлоу дошел до точки. Спросите об этом кого угодно.

— Я не об этом. И вы это знаете. Я о том, что — вы пьете…

— Я? Пью? — лицо Харлоу, как всегда, было бесстрастным. — Кто это говорит?

— Все!

— Значит, все лгут!